Фарфор Ее Величества - Максим Андреевич Далин

челюсть на незаметном шарнире, монтировать сложный механизм глаз… Не для дела, без всего этого кадавры отлично обходятся. Всё для того же: чтобы нам было легче чувствовать себя живыми.

Милосердие государыни, милосердие Карлы. Их благодарность нам, за которую я чувствую благодарность им.

Ладно. Очень красивая фарфоровая маска, разве что после Синелесского Рейда маленько треснутая в двух местах. В госпитале Фогеля трещины залили каким-то новомодным клеем и заполировали, но всё равно заметно. Морда в шрамах. Зато глаза — как настоящие, я их почти узнаю: говорят, глаза одухотворяет душа, даже не скажешь, что это стекляшки. Ну да, бесцветные такие ледышки, совершенно родной вид, будто прежний я смотрю из прорезей в фарфоре. А парик Карла с нежной любовью выбрала сама: выгоревшая солома, торчащая во все стороны. Так похоже на мою прижизненную шевелюру, что даже обидно. Но в целом неплохо смотрится. Фарфоровая кукла — или шикарный манекен в салоне модного мужского платья.

Из-за этих масок некромеханических бойцов в народе прозвали «фарфоровыми мальчиками», хотя фарфоровые у нас только мордовороты… прощения просим, наши прекрасные лица. У многих — просто дивные, как у статуй времён государя Риэля. Но скоро, наверное, фарфоровые маски морально устареют: теперь в моде новейший материал каучук. Гораздо, гораздо более приятная вещь, чем фарфор: прикасаешься почти как к живому. Он заменяет нам мускулы — было бы очень славно, если бы и лицо так же подавалось под пальцами. Тёплое — вообще восторг на ощупь. А под каучуковой плотью — металлические шарниры и наши собственные кости… Ладно, свои — у везунчиков. У невезучих часть костей чужие. У некоторых весь скелет чужой… как у мессира Валора, советника государыни, названого батюшки моей Карлы. Не так уж это приятно, я думаю… но уж старому призраку выбирать не пришлось, его собственные кости давным-давно сгнили где-то на дне морском.

У каждого из фарфоровых — своя печальная история.

Но как красиво газетёры обозвали эту штуковину, искусственное тело: некромеханический протез! И оно сразу в одном ряду с деревянными ногами и вставными челюстями — какие-то медицинские пустяки, упоминания не стоит, прогресс движется вперёд…

Особенно с тех пор, как этот подлый гад Кноль убил государыню.

Ладно. Никто никогда ничего подобного вслух не скажет. Государыня жива, просто у неё, как и у меня, некромеханический протез тела. Наша бесценная государыня — самая очаровательная на свете фарфоровая куколка. А подруга государыни, леди-рыцарь, звезда сердца моего, потомок проклятого короля Церла, один из сильнейших некромантов страны… неправильно! Одна из сильнейших некроманток страны… снова неправильно. Единственная в своём роде Карла из дома Полуночного Костра — вот это уже кое-что.

Потому что обычно у женщин Дар, если вдруг есть, еле-еле теплится. Как у моей бабки, старой ведьмы: смерти её всегда тянули, как муху, фантастическое у старухи было чутьё на покойников. Но этим всё и кончалось. И почти все одарённые тётки — такие.

Даже у государыни, светика нашего государыни, пра-пра-сколько-там-раз-внучки аж Дольфа-Некроманта — не Дар, а блик Дара.

Спрашивается, откуда же у леди-рыцаря? Дар как лесной пожар — и всё, что к нему прилагается. Внешность, притягивающая все взгляды, клеймо Тьмы — эффектное уродство, гнусный характер, острый холодный разум. Совершенство.

Не понимаю я, мессиры аристократы, почему придворные кавалерчики не кидаются к ней в ноги и не целуют её туфельки, когда она проходит мимо. Должны бы. Совершенство же!

Моя леди. Моя леди.

Худая и жёсткая. Ростом на полголовы ниже меня — не потому что она высокая, а потому что я недомерок. Семь пальцев на левой руке — восьмой она принесла в жертву, когда поднимала государыню. Нормальная годная жертва. Глаза оранжевые, как у крупного хищника. Явственные такие маленькие клычки. Подбородок острый, нос с горбинкой, вороные кудряшки торчат, как часовые пружины — и уложить ей модную причёску нельзя. И никакую нельзя.

Сердце моё держала в руках, буквально — правда, оно на тот момент давно уже не билось. Из моей черепушки вытряхивала мозг — с тех пор он там так и не завёлся. Душу мою держит в руках до сих пор. Никогда не выйдет замуж — потому что отдала своё счастливое замужество за некоторые некромантские возможности.

Ни за кого. Но и не за меня.

А, в дым, в прах, в кишки! Непросто поцеловать женщину, когда у тебя фарфоровые губы! Но Карла в курсе, принимает во внимание, знает, как исправить.

И вот бы нам капельку счастья.

Но все мы принадлежим Предопределённости. Поэтому я завтра уезжаю. Надолго. Может быть, навсегда. А она остаётся.

Потому что я солдат, а она — леди-рыцарь, подруга королевы.

И между нами пропасть размером с Благие Воды.

Я стоял и размышлял, разглядывая новейшего себя, шедевр некромеханики, когда в нашу комнатушку, офицерский приют при казармах Особого Её Величества Полка, называемого в обиходе «королевский фарфор», вломился Барн.

Мэтр Барн из дома Цветущих Яблонь, ефрейтор-некромант её величества, мой ординарец, природный деревенский охламон из местечка Полянки, кривой на левый глаз разгильдяй, редьку ему в зубы.

И с глубоким уважением, чётко по уставу выдал:

— К вашему благородию дама пришедши, а вы тут без порток себя в зеркало рассматриваете, как этот!

— Ты вот ещё во Дворце ляпни своё «пришедши», — сказал я. — Какая дама, ты бредишь.

— Леди Карла, — сказал этот гад злорадно. — По лестнице поднимаются.

Ах ты ж…

— Пошёл отсюда! — рявкнул я, ища глазами галифе. — Задержи её на минуту! Печеньем угости… не знаю… действуй!

Барн ухмыльнулся, как доброжелательный крокодил. Ну да, он был прав: кто ж задержит леди Карлу, нереально.

Она распахнула дверь и влетела, как смерч, а за ней с грохотом бронзовых когтей по полу влетела Тяпка, её драгоценная некромеханическая псинка и четвероногая фрейлина. Штаны я успел натянуть, а рубаху — нет.

Барн кинул пальцы к козырьку, радостно гаркнул: «Здравия желаем, прекрасная леди!» — и смылся. А я отдал церемониальный поклон, которому научился у мессира Валора — эпохи короля Эрвина:

— Рад и счастлив тебя видеть, леди-рыцарь, звезда сердца моего! Думал, ты придёшь завтра, на вокзал.

— Нет, — сказала Карла. — Там нам попрощаться не дадут. Я собираюсь остаться у тебя до утра… до конца Сумерек, в смысле. А на вокзал не пойду, нечего там делать… только души себе исцарапаем.

Я стоял и кивал. В полнейшем обалдении. А Тяпка залезла передней частью под мою койку и что-то там разнюхивала и фыркала.

— Тяпка, прекрати! — скомандовала Карла. — У тебя что, мыши? — спросила она меня строго и тем же