Вещий Андрей. На цепи - Эд Качалов

Меня пронзила такая острая досада, что мог помочь князю да не сделал. В этот момент шрам мой раскалился так, что я ели сдержался, чтобы не зарычать.

Вообще за последние несколько минут я уловил, что мой шрам от ожога в виде звезды-цветка реагирует на мои мысли, желания и даже эмоции. Но как он это делает было не понятно.

Сейчас же из моей груди по руке и клинку пробежала голубая молния и проникла в подмышку Опанасенко, а потом и клинок вошел в его тело по самую рукоятку и вышел из груди где-то в районе сердца.

Чудовище, бывшее когда-то Опанасенко, выпустило шпагу, обернулось ко мне, зашаталось и рухнуло. Я еле успел выдернуть из туши клинок.

Когда тело упало, я поспешил на помощь Сергею Шереметьеву и Янису. Но оказалось им моя помощь не нужна.

Те два амбала, что атаковали их повели себя почти также, как и мои. Стоило Опанасенко умереть, как они прекратили бой, замерли и рухнули на пол. А за секунду до них также рухнули и мои.

Я помог князю Репнину снова сесть на стул. Бой ему дался не легко. Все-таки ему было около пятидесяти. По здешним меркам — старик.

Сходил в другую комнату, нашел спрятавшуюся там Илзе и попросил оказать помощь Федору Ивановичу. Янис и Сергей Шереметьев опустившиеся на топчан рядом с дядькой Федором, стали ей помогать. Это было мне на руку.

Не знаю, видели ли другие, что со мной происходило во время боя, но акцентировать внимание на этом я не считал нужным.

Подойдя к трупу Опанасенко, я стал внимательно его разглядывать. Нынешний рост его был действительно больше трех метров. Фигура его сейчас напоминала бегемота, пытавшегося приобрести человеческий облик.

Лицо хотя и сохраняло черты первоначального облика экспедитора Опанасенко, но сейчас напоминало маску. Причем черты лица были весьма условны и грубы. Эта маска будто вросла в вытянутый угловатый череп с большими, будто оттянутыми к низу и почти заостренными сверху ушами.

Но больше всего меня интересовал след от моего укола. Как раз меньше всего он напоминал рану от укола. Скорее создавалось впечатление будто тело прожгли насквозь и для надежности взорвали внутри небольшой заряд.

Да и воняло кругом паленой шерстью и горящей костью. В общем не слабое такое действие у моего магического клинка. Интересно максимальное или нет. Надо будет потом поэкспериментировать.

Впрочем, на фоне почти разорванного в клочья костюма, даже такие внушительные следы от моего клинка — терялись. И это меня полностью устраивало.

Едва я отошел от трупа экспедитора, как Илзе в ужасе закричала указывая куда-то пальцем. Указывала она на тела амбалов, которые между прочим я не удосужился осмотреть.

С ними происходили необычные вещи. В прочем я скорее удивился если бы в этом мире слишком долго, дольше часа, не происходит чего-нибудь необычного.

Но тут я чуть не заржал в голос. Трупы громил вдруг начали сдуваться. Прям как резиновые куклы. Сначала у них сдулись головы и лица, потом грудь, ноги. В результате через минуту на месте четырех трупов лежали четыре груды тряпок.

Но и они еще через минуту вспыхнули огнем. Все что осталось от четырех гигантов — четыре маленьких кучки пепла. Но и этот пепел внезапно заструился по полу и скрылся где-то под телом экспедитора.

Все это заставило всех нас столпиться вокруг трупа Опанасенко и ждать что будет дальше. Что, что-то будет никто из нас не сомневался.

— Я кажется начинаю понимать, что происходит! — произнес Никита Иванович и быстро опустился на колени перед трупом и обшарил все карманы черного костюма Опанасенко.

Едва он успел вытащить свиток с постановлением на мой арест за подписью Ивана Федоровича Ромодановского, как и с этим трупом стало происходить то же самое, что и с предыдущими. За одним маленьким исключением.

Сначала с трупа сползло лицо Опанасенко. Под ним оказалось другое. Очень вытянутое с торчащим вперед острым подбородком, большим почти горбатым носом, тонкими губами и грустными голубыми глазами, удивленно смотрящими в вечность. Вместе с теми самыми большими ушами и в обрамлении рыжих волос это лицо смотрелось гармонично.

— Так я и думал — пробормотал князь Репнин.

— Что вы думали? Вы его знаете, Ваше Сиятельство? — спросил Сергей Шереметьев.

— И да, и нет, прапорщик. Впрочем, давайте наведем порядок и подумаем, что делать дальше. — князь вернулся в кресло, с которым похоже сроднился и замолчал.

Подумать действительно было, о чем. Положить сотрудников органов правопорядка при исполнении — это вам не фунт изюма съесть. Да еще втянуть в это высшее должностное лицо. За такое в любой стране, при любом режиме во все времена по головке не погладят.

Через минуту князь вынырнул из своих мыслей, обезоруживающе улыбнулся и распорядился:

— Вот, что прапорщик. Отправляйтесь в Рижский замок и пришлите сюда отделение семеновцев и пару человек из моей канцелярии. Там внизу наверняка стоит карета, на которой он приехал, пусть ее осмотрят и возьмут под охрану. Да и пусть печать мою захватят.

После того как Шереметьев ушел, князь отправил брата и сестру в лавку за продуктами, так как считал, что победу надо отметить. При чем не одну, а обе. И над орками, и над экспедитором. Перед этим уточнив у Илзе есть ли в доме постель, он попросил их уложить Федора Ивановича. Дескать ему, как наиболее пострадавшему требуется как следует отдохнуть.

Оставшись наедине со мной, он поудобнее расположился в кресле, предложил мне сесть на топчан, широко улыбнулся и вкрадчиво спросил:

— Нус, сударь кто вы такой?

— Как кто? — почти опешил я от напора князя. — Я, Андрей Борисович Ермолич, дворянин!

— Допустим. И что вы делаете в Риге? — почти ласково спросил Репнин. Почти также ласково, как он недавно спрашивал у экспедитора. У меня по спине пробежал холодок.

Я понял, что простой байкой о потери памяти я перед ним не отделаюсь. Его Сиятельство, да еще генерал-губернатор, фигура серьезная. Не плохо с ним хорошие отношения сохранить.

Иначе в случае чего на раз съест и не подавится. И даже не посмотрит, что я помог город спасти. Ему достаточно того, что придя ко мне он попал в какие-то непонятные разборки с Тайной Канцелярией.

Наверняка думает, что я его подставил. Правда я же князя и спас. Но он вполне может считать, что это такой хитрый ход. Для того, чтобы втереться в