Четвертое уравнение - Александр Леонидович Пономарёв

но, по здравом размышлении, пересилил себя и продолжил: – Он этот, как его, блохер. Во-во, я так же на него посмотрел, так он быстрехо пояснил, что это журналист, если по-нашенски.

– Серийный номер видеокамеры записал?

– А вот теперь самое интересное начинается. Нет у него никакой видеокамеры. Вернее, есть, но размером с ладонь и меньше сантиметра толщиной.

– Может, он тебя обманул? Показал какую-нибудь дощечку, а ты, как дурак, повелся.

– Сам ты дурак! – Анатолий обижено засопел. Торчащие из ноздрей рыжеватые от табачного дыма волоски смешно зашевелились. – Я все проверил, как надо: потребовал записать меня на видео.

– И?

– Что – и? Работает эта фиговина. Сам убедился.

– Припять и станция – режимные объекты. Съемки и всякие интервью возможны только при согласовании с администрацией. При мне никаких запросов от телеканалов и радиостанций не поступало. Может, при Наливайко было что-нибудь подобное? Давно собирался пошукать в бумагах прежнего начальника, да все никак руки не доходили. Теперь, хошь не хошь, а придется вплотную этим делом заняться. Поможешь?

Анатолий пожал плечами. Борис вздохнул, обхватил пальцами гладко выбритый подбородок с глубокой впадинкой посередине и посмотрел брату в глаза.

– Понятно. До сих пор дуешься, значит. Да пойми ты, не мог я поступить иначе. Не мог! Телеграмма из Киева пришла. В ней черным по белому написано: передать машины на станцию. Точка!

– А чего ты мне сразу об этом не сказал? – буркнул Анатолий.

– Собирался, да ты меня слушать не захотел. – Борис взмахом руки показал на стену возле двери: – Вон какой подарочек после себя оставил. Кто это ремонтировать будет?

– Ой, да замажу я тебе эту выбоину. Тут делов-то раз плюнуть.

– Ага, замажешь, как же. Трындеть, как говорится, не мешки ворочать. Ладно, с этим позже разберемся. Ты мне сейчас лучше вот что скажи: блохера прямиком на станцию отвез?

– Нет. Я высадил его тут неподалеку и сразу к тебе метнулся.

– Это хорошо. Значит, немного времени в запасе у нас есть. – Борис побарабанил пальцами левой руки по столу, встал и прошелся взад-вперед по кабинету. Потом подошел к Анатолию, положил руку ему на плечо и уточнил: – Так ты говоришь, эта видеокамера не больше ладони?

– Да, маленькая такая, и это не просто камера, но и фотоаппарат, и диктофон. Так мне этот блохер сказал. Я когда увидел ее, у меня сразу ассоциации с фильмами о Джеймсе Бонде возникли.

– Вот именно. Может, этот тип и не журналист вовсе, а самый что ни на есть подлючий шпион. Надо бы в СБУ позвонить. Пусть едут сюда и сами с ним разбираются. Только вот как его изолировать до их приезда? В камеру посадить? – Борис задумчиво пожевал губами и покачал головой: – Не пойдет, рискованно это, вдруг мы ошиблись в предположениях. Журналюги – ушлый народ. В случае нашей оплошности этот субчик так ославит нас на весь свет, проблем не оберешься.

– Ты бы поговорил с Цибулей, – посоветовал Анатолий, похлопывая брата по руке. – Пусть он этого блохера у себя в кабинете под каким-нибудь предлогом запрет. Там ведь тоже решетки на окнах стоят.

– Слушай, а это идея! – радостно воскликнул Борис, вернулся за стол и вытащил из ящика тумбочки сотовый телефон с маленьким цветным дисплеем и тремя рядами квадратных кнопок. – И как я сам не догадался?! Вроде как под арестом, и в то же время – нет.

Комендант связался с начальником караула станции капитаном Цибулей, переключил телефон на громкую связь и положил на стол. Он хотел, чтобы Анатолий слышал каждое слово капитана. Так Борис пытался показать, что во всем доверяет брату, ценит его и любит, как прежде, несмотря ни на что. Телефон долго издавал размеренные гудки, но вот абонент на том конце невидимой линии принял сигнал, и динамик хрипло просипел:

– Але! Слухаю.

– Привет, Павло! К тебе тут вскоре должен гаврик один подойти. Говорит, будто бы журналист, да что-то я сомневаюсь. Надо бы задержать его часа на два до приезда агента СБУ, но так, чтобы особых претензий к тебе не было.

– И как, интересно, я это сделаю?

– Не знаю. Потребуй взять у тебя интервью, например, ну или чаем напои. Можешь экскурсию ему по станции устроить, но так, чтобы он ничего особенного не увидел. По улице снаружи корпусов поводи. Порассказывай какие-нибудь смешные истории из служебной практики, но тоже без всяких там подробностей.

– Ладно, придумаю что-нибудь.

– Добре! Конец связи.

Комендант сбросил вызов и взял со стола телефон.

– Осталось вызвать кавалерию, и дело в шляпе, – сказал он, набирая по памяти нужный номер.

* * *

Андрей шел по дороге, насвистывая мотив незатейливой песенки. После встречи с разговорчивым водителем он чувствовал себя не в пример лучше, чем в первые минуты своего появления здесь. И тому было несколько причин. Первая – он понял, почему тут оказался. Вторая – наспех придуманная легенда прошла проверку на работоспособность при первой же встрече и не рассыпалась, как карточный домик. Следовательно, ей можно пользоваться, хоть у него нет ни подходящей аккредитации, ни журналистского удостоверения. Видимо, здесь пока еще верят на слово, и это ему на руку. Ну и третья, пожалуй, самая главная: он теперь знает, как найти родителей и сделать то, ради чего отчим тайком отправил его сюда.

Дорога вела к закрытым воротам с табличкой: «Стой! Запретная зона. Проход строго по пропускам». В обе стороны от сваренных из частокола металлических труб высоких створок тянулись однообразные плиты бетонного забора, с витками колючей проволоки поверху. За ними виднелись коробки технических зданий и мощные контрфорсы угрюмой громады Саркофага.

Из будки возле ворот вышел молоденький солдат в полевой форме. Он прижимал автомат – «калаш» висел на ремне стволом вниз – рукой к бедру. Часовой выставил перед собой растопыренную пясть. Андрей понял его без слов и остановился. Караульный сурово сдвинул брови к прыщавой переносице.

– Кто таков?

Андрей завел прежнюю песню:

– Журналист. Прибыл на станцию для съемки фильма о молодых ученых.

Его слова не произвели на солдатика должного впечатления. А может, тот, в силу возраста или особенностей характера, старался действовать строго по уставу и потребовал предъявить документы.

Андрей почувствовал, как сердце снова затрепыхалось. Во второй раз за день непривычный и оттого еще более приятный холодок острыми иголками кольнул его внутренности. Было в этом ощущении что-то сокровенное, таящее в себе предвкушение опасности и, как ни странно, обещание благополучного решения проблемы.

По пути к станции Андрей мысленно накидал несколько вариантов возможного развития событий. Один из них предполагал подобную дотошность часового, так