С тобой и навсегда - Алексей Птица

— Да, конечно, но сначала представьтесь вы.

Моя рука, не останавливаясь, всё же проникла во внутренний карман, но не в тот, где покоился небольшой револьвер, а в другой, где хранились документы, и выудила наружу паспорт.

— Охотно! — сказал мужчина и показал мне удостоверение сотрудника генерал-губернатора, а точнее, его помощника, числившегося в одном из отделов, название которого я даже не стал запоминать. Звали его Эдгар Поляков.

В ответ я протянул ему свой паспорт, он сверил на нём фото и вернул обратно.

— А вас, я вижу, сильно жизнь потрепала всего лишь за год, где это вас?

— Нападение на академию в Павлограде, пришлось защищать свою жизнь с оружием в руках.

— Ясно. Охотно вам верю! Прошу вас! Я приехал на машине и готов привезти сразу в имение, так распорядился граф.

— Благодарю Вас!

— Идёмте! — и мой провожатый заторопился в сторону здания вокзала.

Мы вошли в здание, прошли насквозь и, оказавшись наружи, отправились к припаркованному недалеко от его входа небольшому служебному автомобилю.

— Прошу! — кивнул мне на пассажирскую дверь Поляков, а сам сел на водительское место.

Глухо взревел заведённый мотор, автомобиль тронулся, оставив позади себя здание вокзала, и помчал меня в имение графов Васильевых. Пока мы ехали, я с любопытством обозревал окрестности через окно автомобиля. Город мне понравился, чем-то он напоминал Крестополь. Нет, не размерами, скорее патриархальным укладом жизни, хотя здесь улицы блистали гораздо большей чистотой, чем у нас, да и внушительных и красивых каменных зданий имелось значительное количество, и именно поэтому этот город мне нравился всё сильнее.

Ехали мы относительно недолго и где-то минут через двадцать уже стояли перед ажурными высокими воротами с гербом графов Васильевых.

— Ну, вот и прибыли, — прокомментировал наш приезд мой провожатый, на что я просто кивнул, с жадностью рассматривая родовое гнездо Женевьевы.

Посигналив, Поляков добился того, что к воротам подошёл дворецкий и, узнав кто приехал, тотчас принялся их открывать, позвав к себе на помощь кого-то из охраны имения. Машина заехала на территорию особняка и остановилась на специальной стоянке, от которой шла узкая гаревая дорожка прямо к главному входу особняка.

Я вышел из автомобиля, излишне громко хлопнув дверкой, и посмотрел в сторону главного входа, но он оказался пуст, никто меня не встречал на его крыльце лично.

Это меня не расстроило, наоборот, кто я на самом деле для графини? Всего лишь безродный барон, тем не менее, специально за мной прислали машину, чтобы забрать с железнодорожного вокзала и доставить прямиком в графское имение, такой чести могли удостоиться на самом деле совсем немногие, согласно этикету.

Не успел я отойти от автомобиля, как меня перехватил дворецкий и вежливо попросил идти за ним.

— Здравствуйте, прошу вас сюда, барон, вас уже ждут. К сожалению, граф очень занят и практически не приезжает домой, всё время находясь на службе, а вот графиня вас ждёт.

— Благодарю вас! — сказал я в ответ и последовал к главному входу, дверь в который распахнул передо мной дворецкий, и зашёл в прекрасный большой холл.

Здесь везде чувствовалась рука графини: и в присутствующих больших пальмах, что росли в кадках, и в многочисленных цветных панно, размещённых на стенах, и в мебели, по большей части, сделанной из дерева. Покрутив головой, я улыбнулся: мне все здесь нравилось.

— Графиня вас ждёт в гостиной, — осведомил меня дворецкий и вновь повёл за собой.

Пройдя ряд красивых комнат по коридору, устланному красивой дорожкой, мы вошли в гостиную, где я с радостью увидел не только графиню, но и Женевьеву.

* * *

За пару дней до приезда гостя в имение Женевьева вошла в гостиную, где мать тихонько музицировала на пианино, наигрывая какую-то малоизвестную музыкальную композицию.

— Маман, ты меня звала?

— Да, дочь, хочу тебе сообщить приятную для тебя новость, — не отрываясь от клавиш пианино, ответила графиня.

— Да⁈ Интересно, какую же? Я больше не буду учиться в академии? Я поступаю в женский институт или выхожу замуж за ммм…

— Не ёрничай, дочь, к нам едет барон Дегтярёв.

— А… что значит едет? Что-то случилось?

— Нет, я думаю, что нет, просто он хочет увидеть тебя. На столе лежит телеграмма, можешь прочитать.

Женевьева обратила свой взгляд на большой стол и увидела на его краю стандартный телеграфный бланк, и тотчас же неведомая сила увлекла её, и буквально через мгновение заветный листок уже находился в её руках. Она буквально впилась взглядом на отпечатанные телеграфным аппаратом неровные строчки текста на узкой жёлтой ленте, что сильно отличалась от белоснежного бланка, на который и была наклеена.

«Прошу соизволения посетить вашу семью по ранее полученному вашему приглашению. С уважением, барон Фёдор Дегтярёв».

Она не заметили, как её губы сами собою расплылись в блаженной улыбке. Она несколько раз перечитала короткую, как выстрел стрелы Купидона, телеграмму, и не видела, как за ней внимательно наблюдает мать. Наконец, она очнулась и, держа телеграмму в руках, повернулась к матери, сразу наткнувшись на её насмешливый взгляд.

— Ты рада?

— Да! — не стала колебаться она.

— Разрешить ему приехать к нам или запретить?

— Ты же сама ему обещала⁈

— Да, я своё слово держу, но может, пока повременить?

— Зачем? — чуть ли не с гневом ответила Женевьева.

Мать секунду полюбовалась раскрасневшимся лицом дочери, потом скупо обронила, в душе ужасаясь такому сильному чувству.

— Может, ты пока не готова принять его в гости или твои чувства к нему охладели?

Это была неприкрытая провокация, что Женевьева умом понимала, но сердце, заходящееся в любовной истоме, не давало соображать голове, таиться перед матерью ей не хотелось, да и поздно уже, что она прекрасно сознавала.

— Ты плохо владеешь собою, дочь, тебя можно легко обмануть или втянуть в глупую интригу, научись владеть своими чувствами, а то это может плохо для тебя кончиться.

— Да, согласна, маман, но ты ведь мне не хочешь сделать ничего плохого?

— Я? Нет! А вот другие обязательно воспользуются такой прекрасной возможностью для реализации своих амбициозных планов. Поэтому ещё раз повторяю тебе, дочь, научись владеть собою и не показывать никому своих чувств!

— И Дегтярёву тоже?

— Ему в особенности.

— А как тогда он поймёт, что я