На золотом крыльце – 3 - Евгений Адгурович Капба

… испуганные глаза молодого еще мичмана, которого за ноги утаскивает в море огромное щупальце с присосками…

… крики из-под металлической обшивки перевернувшегося тральщика, который медленно уходит под воду, а отчаянные звуки голосов становятся все тише и тише…

…носферату в боевой форме на палубе большого десантного корабля, который рубит морских пехотинцев в кровавый фарш, и длинная очередь из автоматической пушки, сметающая в воду и проклятого упыря, и тех из парней, кто еще стоял на ногах…

…поднятые молодым некромантом — красивым парнем с порочным лицом, кажется, из Радзивиллов — утонувшие и убитые пулями и осколками матросы, которые по дну моря идут на штурм береговых укреплений Джурджийской крепости…

Я разорвал все эти вахтенные журналы с проклятыми седьмыми ноября в клочки и выбросил к черту, а потом прошелся по библиотеке и навел минимальный порядок — так, как себе его представлял, стараясь не нарушать систему, выстроенную Рождественским.

С этической точки зрения любое ментальное вмешательство — штука весьма спорная. Я это понимал. Расставишь тут книжечки по ранжиру, а у человека мозги набекрень встанут, и он в сумасшедшего перфекциониста и педанта превратится, например… Но в данном конкретном случае мне на это было плевать. Как в случае с Ароновичем и с Динкой. Все дело ведь в возможном вреде и пользе, которые могут стать последствиями моих действий. И здесь все было предельно ясно: человек хотел покоя.

Конечно, окольными путями он все еще мог вспомнить… Например, если кто-нибудь заговорит с ним о кракене. Или — начнет расспрашивать о порте Джурджу. Я физически не в силах был за полчаса или час перелопатить весь его гигантский архив знаний, впечатлений и ассоциаций, накопленный за долгую и насыщенную событиями жизнь. Но от фиксации на седьмом ноября избавить его мог. Всего-то семьдесят семь толстых тетрадей в кожаных обложках… Да, да, с самого первого года жизни. Тогда его, полугодовалого еще младенца, оставленного на минуту без присмотра молодой нянькой, утащила дворовая псина, ухватив зубами за пеленки. И потом из года в год на эту дату приходились самые скверные события. Тут волей-неволей поверишь в проклятья, хотя страдали в основном те, кто окружал Николая Николаевича, а сам он седьмого ноября хоть и попадал в страшные переделки, но оставался жив и невредим.

Как я понял — приближался ноябрь, и он больше не мог жить с мыслями о грядущей беде. А как предотвратить ее наступление и уберечься от неведомой опасности — не знал. Что ж — помочь в этом я ему не мог, а вот избавить от страха — вполне. Именно поэтому я сорвал со стены и выбросил нафиг большой календарь, в котором эта самая дата — 07.11 — была выделена жирным и много-много раз обведена нервными концентрическими кругами, аж бумага прорвалась.

— О капитан, мой капитан! Рейс трудный завершен… - продекламировал я, отряхнув руки, и вышел за дверь.

И только я открыл глаза, осознавая себя сидящим на диване рядом с Николаем Николаевичем, как сам старый адмирал глубоко вздохнул, очнулся, сел и проговорил:

— … все бури выдержал корабль, увенчан славой он! — а потом недоуменно посмотрел на меня и на Лейхенберга и спросил: — Чего это я? Я Уитмена только в школе в учебнике истории читал, в параграфе про культуру народов Америки, и откуда… Хм! И что, господа — у нас получилось? Вы избавили меня от… От чего вы меня должны были избавить? По ощущениям у меня как будто мешок с мукой с плеч сняли!

— Думаю, получилось, — сказал я. — Рад, что смог помочь, Николай Николаевич.

А сам думал о том, что черта с два еще стану трепаться в чужой голове вслух. Менталистика — страшная сила!

Глава 8

Суета

Сентябрь пролетел — я и не заметил. Признаться честно, мне он невероятно понравился: куча дел, очень много интересной учебы и работы, и вот это новое чувство, которое можно выразить в двух словах — «моя девушка». Мы с Элей уже не стеснялись особенно, старались ходить везде вместе: в столовую — на обед, в библиотеку — к занятиям готовиться, в тренажерку тоже, да и просто — гулять, когда время было. И не надоедало! А почему оно должно надоесть, мы же не смотрели друг на друга, как два дурачка, а дела вместе делали! Конечно, у нас были и свои, раздельные темы — я работал и тренировался, у нее — танцы, репетиции. И это тоже казалось мне правильным: зато есть что рассказывать при встрече!

Ну, и каждый вечер меня мучили две умные головы — Борисович и Аронович, с этим чертовым браслетом. Почти сделали, кстати — осталась тонкая работа по доведению артефакта до ума, и мои огрехи в плане гравировки, тиснения и прочих непонятных мне техник, которыми я пользовался, но понятия о которых не имел. «Сюда делай, сюда не делай» — методика от двух нудных гениев артефакторики приносила свои плоды даже с моими кривыми руками.

Что характерно, никаких особенных проблем во время работы курьером за эти недели я не испытывал. Ну, сцепился один раз с тремя типами из подворотни: двое снага и один человеческий парень захотели снять с меня куртку. Я даже подрался с ними некоторое время. В мотоциклетном шлеме и перчатках с накладками это было даже весело — в морду дать они мне нормально не могут, кулаки я себе отбить тоже почти не могу… Но все равно — их было трое, так что когда они начали меня лупить всерьез (трое отчаянных пацанов в подавляющем большинстве случаев уделают одного, это я авторитетно говорю), я воспользовался телекинезом. Дернув за подошвы ботинок, обрушил хулиганье на землю. Потому что один маг делает трех отчаянных пацанов на раз-два. И десятерых — тоже. В таком мире живем!

А в остальном — было классно. Я возил колдовские свечи (которые для освещения, а не другие), косметические средства, защитные артефакты и зелья и отрабатывал списочек Гутцайта. Со списочком тоже довольно удачно все складывалось: алкоголики, курильщики, игроманы, несчастные влюбленные и прочие клиенты теперь души во мне не чаяли. Еще бы: они реально чувствовали облегчение после моих сеансов «консультирования и наведения порядка в библиотечных фондах», и в ответ на мои предупреждения