КОМ-10 (Казачий Особый Механизированный, часть 10) - Ольга Войлошникова

А вот Фридрих поначалу отказался наотрез.

— Я прошу вас понимайт, — максимально чётко выговаривал он трём весёлым князьям, — я опасайтся за свой семья. Я опасайтся нападение! Теракт! Отравление! Бог знайт, что ещё! В дорога всё это легче сделайт!

— А ты подумай вот о чём, — возразил ему Иван. — Вы поедете с нами, в составе нашей компании. Под охраной! Мы Кирюшку тоже с собой берём, так что нас будут пасти по высшему разряду. Зато! На приёме ты появишься при всех регалиях с супругой. Это будет прецедент. Выход вас вместе в высший свет, ты понимаешь?

Фридрих отошёл к окну и долго смотрел в сгущающуюся синеву вечера.

— Я понимайт, — сказал он наконец. — Это есть сильный ход. Но я очень переживайт за Эльза. И за меленький Вильгельм.

— Ребёнка с няней вместе с Кирюшкой оставить можно. Там и Илюхины будут, да и остальные все, целый детский сад.

— И Айко с ними оставим, — подал голос я. — Это такая последняя линия обороны, мимо неё хрен кто пройдёт. А Сэнго приставим Эльзу стеречь.

Хотару я собирался поручить неотступно следовать за Серафимой.

— Хорошо, — согласился Фридрих. — Но только Москва. Египет — нет.

На том и порешили.

В МОСКВУ

«Первые свадебные торжества» (они же «русские свадебные торжества») как раз пришлись на те три дня, которые в училище были отведены на самоподготовку к экзаменам. Думаю, ничего в этом особо хитрого нет, учитывая, кто расписание занятий составлял. Старшим по преподавательскому составу оставался Харитонов, обещавший «шоб мальцы не задурели» всё свободное от самоподготовки время занять армейской гимнастикой, упражнениями по стрельбе и рукопашным боем. Так что улетали мы с чистым сердцем.

«Пуля» на этот раз преизрядно напоминала цыганский табор на выезде — мамки, няньки, дети, бабушки… Отдав им на откуп основной пассажирский салон, мужская часть компании ютилась в крошечной каморке ближе к хвосту, предназначенной, вообще-то, для всяческого скарба. Там даже на двери табличка была «БАГАЖ». Вот на этом багаже мы и сидели, кто книжку почитывая, кто в карты дуясь, а кто и так, лясы точа.

Внезапно распахнулась дверь и на пороге возникла маманя:

— Ой, ребятки, а я вас потеряла! А вы чего здесь?

— Так, понимаете ли, Евдокия Максимовна, — немедля сев прямее, отчитался Петя, — нежная мужская психика не выносит детских воплей.

— Уж и нежная! — засмеялась маманя. — Дед-то вон — ничего, играется.

— Так он уж со стажем, — немного тревожно вступился за наш тесный кружок Иван (испужался, видать, что сейчас в салон выгонят да нянчиться заставят), — а мы молодые, зелёные. Сдулись, извольте видеть.

— Да уж вижу, — согласилась маман. — Погодите-ка!

Дверь закрылась, и Багратион с нервом в голосе спросил:

— И куда это она?

— Если что, я живьём не дамся, — предупредил я. — Обернусь прям тут частично, хрен меня выколупают!

Тут дверь снова распахнулась и матушкин голос скомандовал из коридора:

— Сюда, сюда! — и внутрь въехала тележка на маленьких колёсиках, в ресторанах ещё такие бывают.

— Чай, кофе, господа? — спросил стюард, а маман из-за его плеча замахала руками и узелком, приятно пахнущим пирожками с мясом:

— Садитесь, садитесь поудобнее, мальчики! А я вот пирожочков. А то есть сели — вас нет. Что за дела? Тут хоть война, хоть потоп, а обед…

— По распорядку! — дружно ответили все служившие.

— Я потом ещё зайду, — с чувством выполненного долга сообщила Евдокия Максимовна, — когда обедать будем.

— Действительно, господа, — сказал Хаген, поудобнее приваливаясь к какому-то тюку и задирая ноги на чемодан, — с пирожком в желудке лететь гораздо приятнее.

И верно. Поднялись-то перед отлётом ни свет ни заря, кусок в горло не лез. Зато теперь все повеселели. Однако ж в салон возвращаться никто не вознамерился. А перед обедом к нам сбежал и батя.

— Уморили они меня, — пожаловался он, пристраиваясь в углу. — А годы уж не те, извините…

Маман, явившаяся наделить нас курочкой и котлетками (потому что «тут у них казённое, а я своё, домашнее собрала»), батю немного осудила.

— И ты туда же, старый!

— Мне по выслуге лет послеобеденный сон полагается — отбрехался батя. Потому — порядок!

На это мамане не нашлось, что возразить. Впрочем, через час она снова пришла и громким шёпотом сообщила, что ребятишки все сморились, можно выходить.

— Славься, благословенная, благую весть приносящая! А то этот чемодан уже оставил неизгладимый след в моём нежном организме! — первым радостно возопил Иван и устремился в салон.

— Да не голоси уж! — слегка хлопнула его меж лопаток маман. — Разбудишь, пуще прежнего разорутся!

Выбрались мы из багажной каморки тихо, как мыши. А там и дети спят, и няньки, и мамки, и красавицы наши все — сплошной повал! Угнездились мы поскорее на своих местах и остаток пути провели как баре, нежась в мягкости кресел. Воистину, всё познаётся в сравнении!

* * *

Первым удивительным фактом по прибытии в столицу для меня стал целый отряд охраны, ожидавший нас в воздушном порту. Причём, не в каком-нибудь порту, а в самом что ни на есть важном — дипломатическом.

— А что, у нас своей охраны мало? — негромко, но вслух удивился я.

— Тут, братец, понимаешь ли, — также негромко ответил мне Петя, — не просто брак государевой племянницы, а событие международного формата, так что высочайшим распоряжением всё должно быть чинно и торжественно до крайней исключительности. Сейчас эти господа меж нами распределятся и будут все дни праздненств по пятам неотступно следовать, оставляя нас в покое разве что в личных апартаментах.

— Под дверями сидеть будут?

— И не просто под дверями, а дежурить в прихожей номера или в гостиной. И снаружи, под окнами.

— Сурово, однако, — оценил слушавший это батя.

А Фридрих — наоборот, обрадовался. За его семьёй аж целое отделение приставлено было, так что каменная настороженность принца Пруссии хоть немного отступила.

Поселили нас в отдельном не особняке, а дворце даже, который Иван называл «прабабушкиным». Что сказать — дворец!

— Как на картинке! — тайком удивлялась маман, гуляя по выделенным нам комнатам. — А патреты-то, глянь! В три метра высотой, не менее! Это кто ж енти