Нити судьбы. Новый мир 2. Финал - Эмили Ли

Последний день перед прибытием в Дэйлор Фенрис проводил погруженным в себя. Лайя старалась быть незаметной, понимала, что мужу нужно время всё обдумать. Предстоял непростой разговор, итогом которого может стать наличие или отсутствие силы, способной переломить исход войны. Лайя хотела бы разделить это бремя с Фенрисом, но вместе с тем знала, что сделать это не в силах. Её аргументы и просьбы вряд ли будут услышаны Аркуэном.

Долгожданного воссоединения с народом не получилось. Город встретил Магистра трауром. Сегодня прощались с Анкалумэ, бывшей Верховной жрицей, которая тихо отошла во сне к Миталар. До назначенной церемонии прощания оставалось всего несколько часов, которые Фенрис захотел провести в одиночестве. Быстро приведя себя в порядок и переодевшись, он ушел на берег океана.

Лайя видела из окна комнаты его неподвижную, сидящую на камне фигуру и тихо плакала, представляя, что сейчас на душе у любимого. Несмотря на преступления, которые совершила Анкалумэ, для всего народа она оставалась божественным символом, эльфом, который слышал Великие силы. Она много значила для каждого эльфа, но всё же не так много, как для сына, решение которого привело в итоге к прощанию.

Когда пришло время, Лайя не посмела оскорбить чужое горе своим присутствием. Фенрису даже ничего не надо было говорить или просить — она и сама знала, что человеку в такие моменты не место рядом с эльфами. Она спряталась в тени колонны одного из балконов и мысленно посылала свою любовь и поддержку мужу, сожалея, что этот страшный путь ему придется проделать без неё.

Церемония была наполнена скорбью. Пришедшие проститься эльфы ровными рядами стояли, образовывая живой коридор. На плечах шести мужчин, одними из которых были Главнокомандующий армией эльфов Аркуэн и Магистр Фенрис, покоилась ослепительно-белая колыбель последнего пристанища Анкалумэ Анорортад. Они молча несли её вдоль всех жителей Дэйлора, чтобы каждый мог в последний раз склонить голову в почтении великой женщины.

Шествие двигалось бесшумно. Достигнув специально подготовленной возвышенности, эльфы опустили колыбель. Слова прощания были тихими. Когда дошла очередь до его прощальной речи, Фенрис замер перед постаментом. Пальцы с силой, до побеления, сжали ткань своей мантии. Он чувствовал на себе тяжесть сотен взглядов. Эльфы ждали слов его скорби, мудрости, силы. А он мог лишь думать о том, какой ослепительно-белой была колыбель, как безмятежно лицо матери, как расслаблены её руки.

— Фенрис, — тихо позвал его отец, напоминая о долге перед ней, перед народом.

«Нужно сказать хоть что-то. Банальное. Так заведено. Они нужны тебе, ты же пришел за их помощью. Они должны видеть в тебе Магистра», — стал убеждать сам себя Фенрис, но губы не слушались. Его душа, снова разорванная пополам, молчала. Ему нечего было сказать всем этим эльфам. Только матери.

Он коснулся её холодной руки и прошептал:

— Прости…

А потом быстрым шагом ушел прочь.

* * *

Время… Теперь это непозволительная роскошь. Поэтому скорбь и сожаления он запечатал под слоем спасительного льда. Разрешить себе боль души — это слабость, по крайней мере, сейчас. Фенрис нашел Лайю, убедился, что она в порядке и в безопасности, и направился к отцу. Как бы он ни хотел перенести этот разговор до того момента, когда осознание потери не станет таким мучительным, но время… это всё-таки непозволительная роскошь.

Отца он нашел в саду Верховной жрицы и пока подбирал слова, чтобы начать разговор, Аркуэн, не отрывая взгляда от созерцания розовых цветов на кусте, спросил:

— Как Исалиэль? Ещё не надумала возвращаться?

Вопрос застал его врасплох. Фенрис не был готов говорить именно об этом, хотя понимал, что про свою приемную дочь отец непременно вспомнит.

— Она не может вернуться.

Оцепенение, которое сковывало до этого реакции Аркуэна, отпустило его, на мгновения сменяясь вспышкой недоумения.

— Она потеряла дар Великих сил, и теперь ей стыдно возвращаться в Дэйлор, — озвучил относительную правду Фенрис.

— Миталар наказывает нас, — отрешенно заключил Аркуэн и, заведя руки за спину, снова отвернулся к цветущему кусту. Горечь пропитала его облик, заострила черты лица, обреченно опустила плечи. — За этим вернулся? Сказать, что у нас больше нет Верховной жрицы?

— Мне нужна помощь Дэйлора в войне против империи.

Фенрис ожидал удивления, вопросов, но по тому, как отреагировал Аркуэн, стало понятно: Главнокомандующий знал не только про то, что барьера нет, но и про ситуацию в целом. Невольное восхищение дальновидностью отца и его военной составляющей оставило на душе Фенриса теплоту и отозвалось гордостью.

— Предлагаешь эльфам сражаться за свободу людей и магов от тирании империи?

— Да. И готов рассмотреть любые условия военного союза.

— Людям нечего предложить нам. И никогда не было. — Аркуэн обернулся и растер ладонями виски, словно его начинала мучить головная боль. — Как бы мы ни сопротивлялись её воле, Миталар поворачивает события так, чтобы её паутина судеб в итоге обрела узор, задуманный первоначально. Эльфы Дэйлора дважды отказали в помощи, когда та была нужна. В первый раз из-за этого пала Изумрудная долина. Второй раз привело к изоляции самого Дэйлора и искажению Равновесия. Думаю, ещё одна такая ошибка приведет уже к гибели нашего вида. Ведь если мы не видим замыслы Великих сил, то недостойны жизни.

Фенрис не был уверен, что правильно понял то, к чему отец так витиевато ведет, и решил уточнить:

— Ты поможешь людям? Мне?

— Для этого же и привела тебя Миталар к ним? Так ведь? Чтобы ты стал их частью, а затем вернулся и исправил наши ошибки.

— Отец?.. — Фенрис захотел встряхнуть его. Он смертельно устал и держался ценой неимоверных усилий. Разгадывать загадки сейчас был не в состоянии.

— Я помогу тебе в войне с империей. — Облегченный выдох, сорвавшийся с губ Фенриса, Аркуэн встретил дрогнувшей улыбкой. — Идем. Не думаю, что ты задержишься здесь надолго, а нам нужно ещё многое обсудить. Я всегда говорил, что время — непозволительная роскошь, даже для таких, как мы, способных жить веками.

Фенрис снова преисполнился гордостью и восхищением. Именно таким он и помнил отца: решительным, умным, ответственным. Откуда-то из глубин души вспыхнуло совсем детское желание быть достойным называться его сыном.

— Кто ещё будет воевать на нашей стороне? — на ходу включился в дело Аркуэн.

Фенрис тихо начал рассказ…

* * *

Ночь была тиха. Океан спокоен. А душа в смятении. И только родное тепло любимой, её сила были его маяком. Фенрис стоял на балконе, смотрел на простирающуюся даль, обнимал Лайю и пытался строить планы, которые воплотит, когда вернется, но перед глазами раз от раза вставал постамент.

— Мне жаль, — тихо сказала Лайя, решившись заговорить об