Весь Нил Стивенсон в одном томе - Нил Стивенсон

тридцать футов, разделённое на множество секторов. Мы прошли в щель между полусферами (в неё можно было бы забросить двухэтажный деревенский дом) и, перебирая руками, «спустились» на уровень креплений и шарниров в основании телескопа. Думаю, всех нас гнал примитивный инстинкт: забиться в нору, подальше от чудовищной пустой огромности, в которой мы столько пробыли. Жюль указал на люк, ведущий в герметизированную часть корабля, однако попасть туда можно было не раньше, чем купол закроют и накачают воздухом. Для этой цели имелась красная аварийная кнопка, но Жюль посоветовал её не трогать: иначе по всему «Дабан Урнуду» включится сигнал тревоги. Вместо этого он подтянулся на балке, держащей объектив в фокусе зеркала, отлепил от груди скафандра отражающее одеяло, накрыл линзу и вновь «спустился» к нам. Тем временем мы силились перебороть волнение и не дышать слишком часто. У Арсибальта, тратившего кислорода больше других, оставалось запаса на десять минут, у Самманна — на двадцать пять. Они поменялись баллонами. У меня было ещё на восемнадцать минут. Лио посоветовал всем по возможности подкрепить силы: если придётся расстаться со скафандрами, из еды у нас останутся только энергетические батончики, которые можно прихватить с собой. Я втянул в себя очередную порцию жидкой кашицы из шланга и некоторое время перебарывал тошноту, чтобы не отправить все съеденное прямиком в шпигат.

— Привет! — крикнул Жюль, не столько здороваясь, сколько подавая голос. Только в следующее мгновение мы поняли, что он отвечает человеку, чьё лицо появилось в окошке люка: кто-то из астрономов пришёл проверить, из-за чего потемнел большой телескоп. Основываясь на рассказах Жюля, я по цвету глаз и форме ноздрей предположил, что это женщина с Фтоса. Я пока не умел понимать выражения фтосских лиц, но рассудил, что наблюдаю сейчас два из них: крайнее изумление, затем шок при виде матово-чёрных скафандров незнакомой конструкции прямо перед окошком. Жюль ухватился за рукоятки люка и припал лицевым щитком к стеклу. Тут нам всем пришлось уменьшить громкость динамиков, потому что он принялся орать во всю глотку, надо думать, на фтосском. Женщина поняла его замысел и прижалась к окошку ухом. Звук в вакууме не распространяется, но крики Жюля создавали вибрацию лицевого щитка, которая через прямой контакт со стеклом передавалась в ухо женщины-астронома.

Жюль повторял что-то раз за разом. Каким-то образом у него получалось кричать бодрым голосом, а не отчаянным, мол, всё чудесно и замечательно. Губы женщины задвигались: она что-то кричала в ответ.

Купол осветился — видимо, женщина повернула выключатель, чтобы лучше нас видеть. Но нет: свет бил из промежутка между полусферами. Солнце встало? Нас предупреждали, что восход будет взрывной. Но уж слишком это напоминало самый буквальный взрыв: свет вспыхнул, померк, разгорелся ярче. Он колыхался и бурлил. Бесшумный толчок прокатился по корпусу икосаэдра. Лио подпрыгнул так, что чуть не совершил роковую ошибку: ещё немного, и его выбросило бы из купола в космическое пространство. Однако он схватился за коммуникационный провод, связывающий его с нами, описал дугу над зеркалом телескопа и погасил скорость об одну из полусфер. В его лицевом щитке отразился догорающий свет.

— Сжигатель планет! — крикнул Лио. — Наверное, они взорвали топливный бак.

Тут он с резким возгласом оттолкнулся от полусферы и скользнул «вниз» к тому, что я про себя называл полом купола. Потому что исполинские полусферы пришли в движение и щель между ними определённо сокращалась. Включилось освещение, теперь уже настоящее.

Щель захлопнулась со щелчком, который мы почувствовали, но не услышали. К добру или к худу, теперь мы были заперты в куполе. Я неотрывно смотрел на большую красную кнопку. Кислорода оставалось на восемь минут.

Показатели на дисплее начали меняться: индикатор наружного давления — красный ноль с самого начала космического полёта — сдвинулся в жёлтую зону. Жюль видел на своём дисплее то же самое: он шагнул к зарешёченному отверстию рядом с люком и протянул руку. Её отбросило воздушной струёй.

— Слава Картазии! — воскликнул Арсибальт. — Мне всё равно, из какого космоса этот воздух. Я хочу им дышать!

— Пока мы ждём, вспомните процедуру выхода из скафандров, — сказал Лио. — И покажитесь.

Он потянул шторку, скрывавшую его наружную панель. Все сделали то же самое. Впервые за два часа мы увидели лица на спиль-экранах и смогли проверить чужие показатели. Шарниры и балки под зеркалом заслоняли от меня некоторых членов команды, но я видел Джезри. У него оставалось две минуты. У меня — пять. Я поменялся с ним баллонами; давление в куполе росло слишком медленно.

Наконец индикатор из жёлтого стал зелёным: можно дышать. Как раз когда показатель уровня кислорода из красного (крайняя степень опасности) скакнул на чёрный (ты покойник). На последней порции арбского кислорода я приказал скафандру открыться и впустить окружающий воздух. Уши сразу заложило. В носу защипало, и я почувствовал странный запах: пахло чем-то кроме моего тела. Лио, пристально следивший за внешними индикаторами (из тех, кого я видел, у меня кислорода было меньше всего), шагнул мне за спину и распахнул заднюю дверцу. Я высвободил руки, ухватился за край ГТС и вылез, в чём мать родила, из ненавистного скафандра. Товарищи смотрели на меня с самым живым интересом. Из арбцев здешним воздухом дышал только небесный эмиссар, который после первого вдоха прожил совсем недолго. Я схватился руками за лицо, размял его, почесал нос, выковырял из уголков глаз то, что скопилось там за неделю, провёл пальцами по волосам. Можно было придумать что-нибудь более познавательное, но это был биологический императив.

Лио ощупал грудь своего скафандра, нашёл тумблер, повернул его.

— Ты меня слышишь?

— Да, слышу.

Остальные принялись лихорадочно нащупывать свои тумблеры.

— Не то чтобы это что-нибудь меняло — нам так и так всем вылезать, — но каковы твои ощущения, мой фраа?

— Сердце колотится, как сумасшедшее, — сказал я и умолк — столько усилий отняла короткая фраза. — Я думал, это от волнения, но… может быть, здешний воздух нам не годится. — Я говорил отрывисто, между судорожными вдохами: организм требовал дышать чаще. — Теперь понимаю, почему у небесного эмиссара лопнула аневризма.

— Эй, Раз?

Дышать, дышать.

— Да?

Дышать, дышать, дышать.

— Освободите меня от этой штуки! — потребовал Лио.

Джезри схватил его, развернул, рывком открыл дверцу. Лио выскочил из скафандра, как ошпаренный, и поплыл ко мне. Глаза у него были безумные. Застарелые рефлексы требовали убраться с дороги, когда Лио приближается ко мне в таком настроении, но мышцы не слушались. Руки, от которых я за эти годы принял столько побоев, заключили меня в могучее объятие. Лио припал ухом к моей груди.