Эпифания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

– А вот сейчас трудный вопрос будет, кальд, – предупредил Бивень. – Только не думай, это не для того, чтоб в лужу тебя посадить.

– Разумеется. В чем же вопрос?

– Тартар сказал Чистику, что круговорот короткого солнца окажется вроде нашего, только совсем без людей – ну или с людьми, но совсем не такими, как мы. Чистик рассказал об этом Синели, а я спросил у нее, что значит «вроде нашего», и она ответила: значит, там тоже будут травы, камни, цветы, только не такие, к каким мы привыкли. Почему так?

Крапива в недоумении покачала головой.

– Это же проще простого. Потому что Пас эти круговороты выбрал нарочно, чтоб нам освоиться было проще.

– Или труднее, – пробормотал Шелк.

– Как так?

– Допустим, там нет ни растительности, ни животных… камни оставим в стороне. Шлюпка Чистика, как вы видели, обеспечена семенами и эмбрионами. Выращивать Чистик сможет что пожелает, и если бы в выбранном им круговороте не оказалось собственной жизни, ему не пришлось бы иметь дело с незнакомой растительностью и живностью. В сложившемся же положении его ждет жизнь куда более интересная… но и куда более трудная.

Гул двигателей сделался громче, и всех троих отнесло к носу второй гондолы, так что веревки, связывавшие их с первой, натянулись до предела.

– Поехали! – объявил Бивень.

– Обр-ратно! Домой! – поддержал его Орев.

– Вот улетим, и ведь через пару дней самой, наверное, не поверится, что я вправду здесь побывала, – со вздохом заметила Крапива. – Ко мне бабушка вышла поговорить… я ей: оставайся со мной, мы тебя назад отвезем! А она отвечает: нет, не могу…

– А к патере Реморе мать повидаться пришла, – сообщил Шелку Бивень. – Он просиял, заулыбался всем вокруг, рассказал ей, что у него теперь собственный мантейон, и будет он приносить жертвы, принимать исповеди, утешать умирающих, а во Дворце больше работать не станет… а она ответила, что как раз этого ему всю жизнь и желала.

– И к Гиацинт мать приходила.

Крапива удивленно подняла брови.

– Надо же, кальд! Я и не знала, что у нее мать умерла…

– Гиацинт тоже.

Перебирая веревки, подтягиваясь то одной рукой, то другой, они вновь устремились вперед и вскоре опустились на палубу. Стоять оказалось легко – подошвы едва касались настила, однако Шелк немедля освободился от веревочной петли.

– Кальд, ты насчет крыш так и не ответил, – напомнила ему Крапива. – И вот еще интересно: отчего тень тут так близко, что солнца не видно?

– Ее Пилон как-то делает, – объяснил Бивень, – и в небо выпускает. Верно, кальд? Потом солнце ее сжигает, но она вместо дыма превращается в воздух. Перестанет Пилон ее выпускать, тень сгорит без остатка, и все время будет светло, как днем… только Майнфрейм изжарится: солнце же и к нему тоже близко совсем. Начинается от верхушки Пилона и тянется до самого Западного полюса.

– Стр-рашная даль! – уточнил Орев.

– Вот и нам предстоит страшно далекий путь, – не обращаясь ни к кому в особенности, заметил Шелк, – однако он наконец-то начат.

– А мне насчет крыш теперь ясно, – похвасталась Крапива.

Шелк оглянулся на нее.

– Неужели? Так объясни и мне.

– Когда я была маленькой, мы к озеру ездили каждое лето. Потом… не скажу точно, что стряслось, но у нас почему-то денег на это не стало.

– После смерти прежнего кальда налоги здорово выросли, – пояснил Бивень. – Можно сказать, подпрыгнули до небес.

– Может, в этом и дело… ну да ладно. Как-то раз – мне в том году то ли девять, то ли десять исполнилось – подождали мы, пока остальные по домам не разъедутся, и поехали к озеру, когда там все стало дешевле, а больше на озере уже не бывали.

Шелк понимающе кивнул.

– К обеду там порой становилось совсем хорошо, купаться можно, но по утрам холодно было здорово. Однажды утром я поднялась, пока все еще спали, и отправилась к озеру – так просто, поглядеть. Наверное, понимала, что этот год последний, что больше мы туда не приедем. Может, мы даже в тот самый день домой уезжать собирались.

– А крыши-то тут при чем? – проворчал Бивень, но Шелк поднес палец к губам.

– Гляжу, озеро духами сплошь покрыто – белесыми такими, зыбкими: поднимаются из воды, в воздух тянутся, набираются сил, растут на глазах. Я тогда часто о духах размышляла, потому что бабуля – понимаешь, та самая, мы с ней сегодня виделись – как раз недавно в Майнфрейм отошла. То есть нам так говорить полагалось: в Майнфрейм, только никто из нас не думал, что это хоть что-нибудь значит. А ты, Бивень, небось сейчас скажешь, будто никакие это были не духи, да?

Бивень согласно кивнул.

– Так и есть, туман это был. Просто туман. Там с пирса старушка рыбачила, и, кажется, я ей пришлась по сердцу: стоило спросить, она объяснила, что в воздухе над озером полно воды, а на холоде эта вода собирается в мелкие-мелкие капельки, и падают они долго-долго… вот это, говорит, ты и видишь. До тех пор я никогда не задумывалась, откуда туман берется…

– Туман – хор-рошо!

– Точно, ты ж у нас птица болотная. Они ведь в Палюстрии водятся, кальд? То есть в окрестных болотах?

– По-моему, да, – кивнув, подтвердил Шелк.

– Значит, о чем я? В тот день туман все густел, густел, и все вокруг здорово отсырело. Стало быть, если здесь туманы – дело обычное… то есть мы, конечно, уже не в Майнфрейме, но вы меня поняли. В доме сырость разводить незачем, оттого им и крыши нужны.

– И от фонтанов тоже трава намокает, как у нас в ветреную погоду, – добавил Бивень. – Правда, не так сильно, как можно подумать, потому что на дне там такая штука есть – воздух втягивает и воду отводит к помпе. А если эту механику вырубить, зальет все вокруг.

Отброшенный Шелком в сторону, канат улегся на палубу.

– Мы снова хоть немного, да весим!

– Ага… то есть да, вижу.

– Знаешь, Бивень, мне бы подумать над этим как следует, прежде чем говорить вслух, но я в восторге. Когда мы по прибытии обрели способность парить, а после того как Шкиехаан раздобыл нам двигательные блоки, даже с грехом пополам летать, я также пришел в восхищение… но, очевидно, сейчас сам себе противоречу?

Бивень взглянул на Крапиву.

– По-моему, нет, – ответила та за обоих.

– Во всех этих чувствах даже разобраться – и то непросто, а уж объяснить их еще трудней… Вот Шкиехаан – летун, всем сердцем влюблен в полеты, по праву горд крыльями и особым положением среди Экипажа, и, пока мы не попали сюда, я был уверен, что понимаю его.

Бивень озадаченно поднял брови.

– Кальд, здесь же летают все поголовно.

– Вот именно. Летают, хотят того или нет, и мы тоже начали летать… или парить. Да: «парить», наверное, будет