Сборник "Игрок" - Александра Лисина

— Куда-куда залезала?

— Неважно. Просто я одно время Дюма зачитывалась, вот и подобрала себе оттуда… гм… соответствующее: Гайдэ. А потом только под ним в Инет и входила.

— Гайдэ? — из-под плаща послышалось задумчивое урчание. — А что? Мне нравится. Значит, будешь теперь Гайдэ. Только не вздумай его забыть или обернуться, ища знакомых, когда обратятся к тебе!

— Не волнуйся, — усмехнулась я. — Я почти пять лет под этим именем регистрировалась, так что привыкла уже. Глупостей не наделаю.

— Хр-р-м… — послышалось снизу сонное, после чего я вспомнила, что, собственно, ночь на дворе, и поняла, что действительно заболталась.

Проснулась я внезапно, как от толчка, в полнейшей темноте и с громко колотящимся сердцем. Сперва подумала, что это Лин, ворочаясь, пихнул меня лапой, но потом прислушалась и поняла: нет, не он. Уставший за день шейри безмятежно сопел где-то в районе моей подмышки. Лапами кнаружи. Ох, как бы ему хвост не отдавить… однако что-то же меня разбудило?

Я быстро огляделась, но тут же поморщилась: видимость вокруг была нулевая. Куриной слепотой я, конечно, не страдала, но, привыкнув к ярко освещенным улицам, довольно трудно за два жалких дня научиться ориентироваться в кромешной лесной тьме. Так что сейчас для меня были различимы лишь ближайшие деревья, кое-как — густые кусты, обозначающие спуск к реке, а еще — едва тлеющие угли, от которых до сих пор вился слабый дымок.

Примерно полночь — на глаз определила я. Раньше бы костер не прогорел.

Тут вдруг небо посветлело от вышедших на прогулку местных лун, и темнота рассеялась. Когда я смотрела на них, у меня странно сжималось сердце. Все же не мой это мир. Здесь все не так — деревья, трава, незнакомые птицы и звери, которых я, на свое счастье, до сих пор ни разу не встретила. Здесь даже дышится по-другому, чем дома. И звезды горят неправильные. Однако все же есть в этом мире что-то невыносимо притягательное. Какая-то открытость, что ли? Готовность принять в свое лоно? Не знаю. Мне трудно объяснить. Невесть откуда нахлынувшие чувства заставили меня, вопреки здравому смыслу, потихоньку встать и, оставив сонного шейри досматривать его демонические сны, осторожно спуститься к реке.

Зачем меня туда понесло, я и потом долго не могла сообразить. Ведь не ребенок же, не легкомысленная лань — знаю, что по ночам в лесу просыпаются те, кто днем даже носа из своих нор не кажет. Знаю, по какому Тракту иду, и хорошо помню наказы тетушки Айны. Однако в ту ночь как затмение какое-то нашло: всякие опасения будто ветром выдуло из головы, и я пошла босиком по покрывшейся росой траве, совершенно позабыв об осторожности.

Глупо, вы скажете, переться в незнакомом мире ночью на покрытый колючей травой берег? Глупо не разбудить спящего под боком демона, чтобы рассказать ему о своих сомнениях? Конечно, глупо было даже куртку на себя не набросить и забыть Айнин нож под одеялом! Но тогда я об этом не думала. Кажется, я вообще в тот момент ни о чем не думала, кроме того, что мне вдруг надо оказаться на берегу.

В тот миг у меня возникло стойкое ощущение нереальности происходящего. Никакого страха, колебаний, неуверенности. Не было даже тени сомнения, что я совершаю что-то очень странное. Так порой бывает в каком-нибудь красочном, очень подробном сне, во время которого тебе все кажется понятным и логичным, но, когда проснешься и попытаешься пересказать подруге, все оказывается бессмысленным бредом!

Короче говоря, я ушла из лагеря. И совершенно беспрепятственно добралась до невесть зачем мне понадобившегося берега. Потом так же спокойно спустилась к воде. Зашла туда сначала по колено, потом чуть поглубже, намочив свои единственные, не слишком стойкие к водным процедурам штаны. Осторожно опустилась на колени и села на пятки — прямо так, в реку, щедро вымочившись уже до пояса. Сложила, как послушная девочка, руки на коленках и безо всякого удивления принялась чего-то ждать.

Ждать, правда, пришлось недолго: всего через несколько минут вода впереди забеспокоилась.

Сейчас мне трудно вспоминать об этом. Тогда я воспринимала мир нечетко и как-то размыто, будто смотрела на себя со стороны. Причем словно через старое и очень мутное стекло. Одна часть сознания по-прежнему бодрствовала, позволяя глазам видеть, а ногам — спокойно идти в нужном направлении, но другая при этом отстраненно наблюдала за происходящим, никоим образом не собираясь вмешиваться.

Когда темная вода осветилась изнутри, в моей душе ничего даже не дрогнуло. Опять же — ни удивления, ни радости, ни страха. Ничего, кроме смутного ощущения, что так и должно быть, а еще легкого беспокойства, вызванного сгустившимся на противоположном берегу мраком. Кажется, оттуда донесся какой-то тихий звук, напоминающий далекое, нетерпеливое рычание. Однако, повторяю, тогда мне было не до него — я как завороженная смотрела на медленно расходящиеся в стороны волны, из-под которых, как из-под темного хрусталя, медленно и величественно выплывала большая кувшинка.

Конечно, с кувшинкой всплывший цветок имел весьма отдаленное сходство, потому что мог похвастать несколькими десятками сердцевидной формы лепестков и ослепительно белым цветом окружающего их венчика. Каждый лепесток испускал ровное золотистое свечение и казался по-настоящему совершенным. Чудом каким-то, случайно подсмотренным и не по праву увиденным. И уж конечно, это чудо не могло принадлежать обычной кувшинке, но другого слова у меня просто не нашлось. Сравнивать такую красоту с лотосом как-то банально, а с чем-то другим — попросту нелепо.

Не соображая, что делаю, я протянула руку, слушая внезапно зазвучавшую в лесу тихую мелодию. Это была песня… древняя, неповторимо прекрасная песня, в которой не было слов, но в которой вместе с тем крылся сокровенный смысл моего существования. Мне даже показалось, что песня была именно обо мне. И показалось, что пел ее тот необычный цветок, к которому я так настойчиво тянулась. Он пел с таким трепетом и мольбою, до того настойчиво, что я вдруг начала петь в ответ. И не могла не коснуться ладонью этого нежного чуда.

Что я делала в тот момент — хоть убей, не помню. Что говорила? Что шептала в ночи, неотрывно глядя на доверчиво склонившееся к воде чудо? О чем думала? О чем мечтала?

Не знаю. Возможно, о том, чтобы наконец понять, для чего живу?

Волшебство закончилось ровно в тот момент, когда мои пальцы нависли над белоснежным венчиком. Словно почувствовав тепло человеческого