Хаски и его Учитель Белый Кот, Том II - Жоубао Бучи Жоу

под властью Духовной школы Жуфэн, из-за своей удаленности он был малонаселен. На острове проживала лишь небольшая община рыбаков, жизнь которых целиком и полностью зависела от даров моря. Жители острова видели, как среди ночи вспыхнуло небо над цитаделью ордена Жуфэн, а затем зарево пожара стало распространяться все дальше, заполнив собой весь горизонт за морем. Испуганные люди не знали, что случилось в Линьи, и не смели лечь спать, напряженно вглядываясь в небеса в страхе, что этот огонь обрушится и на них.

Когда забрезжил рассвет, зарево пожара так и не коснулось острова, и люди облегченно выдохнули, но тут из-за облаков появился огромный меч, несущий множество людей. Вильнув в сторону, он тяжело приземлился на влажную после отлива песчаную отмель. Группу прибывших возглавлял высокий красивый мужчина с пятнами крови на лице, который, казалось, прилетел к ним прямо с поля битвы.

На острове Фэйхуа жили простые люди, среди которых не было ни одного совершенствующегося. Увидев заклинателя, они были немного напуганы, ведь кто знает злой это человек или добрый, и зачем он явился сюда.

— Ах, почему у них такие черные лица? — прошептал кто-то, глядя на мужчин, женщин и детей за спиной у Мо Жаня.

— Выглядят так, словно они сбежали от пожара… неужели из Линьи?

Крепкий рыбак набрался смелости и, выйдя вперед, спросил:

— Вы... вы заклинатели из Духовной школы Жуфэн?

— С Пика Сышэн, — Мо Жань передал Чу Ваньнину ребенка, которого всю дорогу держал на руках, так как мальчик был слишком мал, чтобы самому устоять на мече. — Пламя Бедствия обрушилось на семьдесят два города Жуфэн. Это… это жители Линьи. Пожар распространялся слишком быстро, а грузоподъемность меча ограничена, поэтому вывезти больше не вышло и я...

Он осекся, когда, подняв глаза, увидел, что ошеломленные рыбаки испуганно глазеют на него. Кажется он говорил слишком быстро и непонятно. Откуда простым рыбакам с острова Фэйхуа знать о Пламени Бедствия и полетах на мече? Поэтому Мо Жань поджал губы и мягко сказал:

— Извините, но давайте я объясню вам все позже, — он оглянулся на группу измученных людей позади себя. — Не могли бы вы сначала дать им немного еды и воды?

Охваченный страхом малыш, потерявший родителей, испугавшись, обнял Мо Жаня за ногу и потянулся, пытаясь ухватиться за край его одежды.

Мо Жань положил руку ему на голову и успокаивающе погладил по волосам.

— Простите за беспокойство, — сказал он, обращаясь к рыбакам.

На острове Фэйхуа жили добрые люди, так что вскоре им принесли чай и легкие закуски. Мо Жань вкратце изложил события, после чего пораженные люди еще долго смотрели на огненное зарево, охватившее половину неба за морем.

— Орден Жуфэн... неужели все сгорело? — кто-то все еще не мог поверить.

— Неужели глава Наньгун погиб?

— Не погиб, — ответил Мо Жань. — Его заставили проглотить плод линчи и утащили в неизвестное нам место.

— А что такое плод линчи?

— Это…

Чу Ваньнин наблюдал, как Мо Жань пытается объясниться с рыбаками, но подходить не спешил.

Он выглядел слишком неприступным и холодным, так что вряд ли у него получилось бы договориться с деревенскими жителями лучше, чем у Мо Жаня.

Даже проснувшийся у него на руках ребенок, увидев нависшего над ним сурового незнакомца, заплакал, вместо того чтобы спокойно лежать, как до этого у Мо Жаня.

Чу Ваньнин растерянно оглянулся на своего ученика, но тот все еще был окружен жителями деревни и не замечал его затруднительного положения. Чувствуя себя совершенно беспомощным, он попытался успокоить ребенка:

— Не плачь, — холодно сказал он с привычным каменным выражением лица, но ребенок только зарыдал еще громче и начал кричать:

— Папа! Мамочка!.. Хочу к папе и маме!..

— Не плачь! — еще жестче потребовал Чу Ваньнин. — А ну-ка не плачь!

— А-а-а!.. Мама! Мама!

Стараясь удержать мальчика одной рукой, Чу Ваньнин попытался второй погладить его по волосам, но неожиданно ребенку совсем не понравилась эта идея и он начал вырываться из его рук. От громкого рева маленькое личико покраснело, из глаз потекли слезы, а из носа сопли:

— Я хочу к папе! Хочу к маме! Хочу домой!

Что тут можно было поделать? Чу Ваньнин и вправду не умел обращаться с детьми и совершенно не представлял, что еще в этой ситуации можно сделать или сказать, чтобы успокоить этого мальчишку. Раздумывая на эту тему, он и не заметил, как его брови грозно сошлись над переносицей, а равнодушное лицо стало похоже на покрытый инеем нож.

Малыш, который до этого громко рыдал и пинался, увидев, как изменился в лице Чу Ваньнин, вдруг испуганно замолк. Не смея произнести больше ни слова, он прикусил губу, а из его глаз, словно бусины с оборванной нити жемчуга, продолжили сыпаться слезы.

Тут Чу Ваньнин кое о чем вспомнил: развязав мешочек цянькунь, он достал из него конфету из сладкого клейкого риса, снял бумажную обертку и протянул ребенку.

Плачущий малыш при виде сладости смешно икнул, посмотрел на Чу Ваньнина, потом снова на конфету в его руке. С самого младенчества в воспитательных целях мама рассказывала ему страшные сказки о темных заклинателях, которые таким образом заманивают непослушных детей, чтобы сделать из них ингредиенты для приготовления своих зелий бессмертия.

Продолжая безмолвно плакать, ребенок с ужасом уставился на страшного человека.

Чу Ваньнин не знал, о чем думает мальчик и продолжал протягивать конфету, в упор глядя на него в ожидании реакции.

У Чу Ваньнина были вытянутые, чуть приподнятые к вискам, прекрасные глаза, но из-за их холодной красоты, даже когда он не улыбался, все равно казался высокомерным и надменным, а уж с этой натянутой улыбкой и вовсе выглядел так, словно замыслил нечто ужасное.

Не все могли спокойно терпеть чужое высокомерие и холодность, поэтому, хотя Чу Ваньнин и был красив, он не умел нравиться людям.

И особенно его не любили дети.

— Ешь.

Пока они летели на мече, Чу Ваньнин видел, как Мо Жань успокаивает детей, угощая их конфетами. Сейчас он делал то же самое и не мог понять, почему в его случае этот способ не работает.

Ребенок упрямо сжал губы и, дрожа всем телом, медленно покачал головой.

Он не хотел становиться ингредиентом для зелья бессмертия.

— Ты…

Прежде,