Николай I Освободитель. Книга 9 - Андрей Николаевич Савинков

убежала куда-то в сторону кухни. Про себя Глинка отметил, что в России уже давно не замечал молодых людей, чья кожа несла бы отметины страшной болезни, во всяком случае в городах таких практически не было. — Общались несколько раз на приемах. Он действительно очень спокойный и доброжелательный человек с необычайно широкими взглядами. Идею превратить концерты за границей в полноценный фестиваль подал именно император Николай Павлович. И большую часть организационной работы осуществили присланные им люди. И конечно деньги… У меня бы, наверное, и двадцатой части необходимых на все это великолепие сумм не нашлось.

Русский композитор вновь скользнул мыслями в прошлое. Примерно на год назад, когда его пригласили к императору на аудиенцию, и монарх предложил ему стать лицом полноценного фестиваля, охватывающего все сферы русской культуры, Михаил Иванович сначала не поверил своим ушам. Сказать, что Глинка опешил — не сказать ничего, ведь никакого сравнимого опыта в его жизни даже близко не было, и как всю эту задумку — заманчивую, конечно, с какой стороны не посмотри — воплощать в жизнь, он представлял очень смутно. Однако на практике оказалось, что лично ему ничего самому делать было и не нужно: композитора подхватил натуральный смерч из выделенных для помощи в работе людей, и всего спустя пять месяцев первый фестиваль начал свою работу в Берлине.

В прусской столице — а точнее за городом, близ Потсдама — были выстроены павильоны в национальном стиле, организованы сцены, места для проведения выставок и демонстрации оживших иллюзий. Главный павильон построенный в футуристическом стиле из стекла и стали с кованными декоративными элементами — разборная конструкция, которая в впоследствии переезжала вместе с фестивалем по городам континента — настолько отличался от привычной обывателям архитектуры, что заслужил собственное имя — «Ледяной дворец». Несмотря на то, что Россия уже давно не являлась исключительно северной страной, а кое какие ее земли и вовсе располагались в местах, где зимы не бывает никогда, полностью сломить это реноме, кажется, было просто невозможно.

— Да… С императором вам повезло, ничего не скажешь, — задумчиво протянул Штраус. — Будь наш Фердинанд хоть в половину таким, не пришлось бы уезжать из Вены.

На некоторое время над столом повисло молчание, каждый из сидящих за столиких музыкантов думал о своем.

Что касается «русских сезонов», то триумфально объехав большую часть Европы, побывав почти во всех столицах и просто крупных городах континента, фестиваль в итоге вернулся в Россию, где в 1852 году стал частью проходившей в Николаеве Всемирной выставки, на которой были представлены не только культурные, но и промышленные достижения империи.

«Русские сезоны» стали не только финансово успешным мероприятием, но и на несколько десятилетий утвердили в европейских странах моду на русскую культуру.

Глава 7

1846 год стал для империи годом больших потрясений. Одновременно с этим именно в 1846 году ко мне пришло осознание того, что Российская империя из феодально-агарной страны уже полноценно превратилась капиталистическую и индустриальную. Есть в этом нечто парадоксальное: оценивать собственные достижения через призму проблем, которые начинают на тебя сваливаться.

Еще зимой казалось, что все идет по накатанной дорожке и послезнание позволяет обходить все овраги на пути в будущее. На время холодов мы уже традиционно переехали на юга. В январе Черноморскому флоту передали два первых парусно-винтовых корвета типа «Г» — «Громкий» и «Грозящий» — построенных на модернизированных верфях бывшей турецкой столицы. В марте поучаствовал в открытии железнодорожной ветки Бухарест-Варна — не полностью правда, капитальный мост через Дунай предстояло еще достраивать пару лет.

Были установлены дипломатические отношения с Сиамом. Эта страна зажатая с запада и юга Британией, а с востока Францией отчаянно искала себе такого покровителя, который спасет ее от превращения в колонию но при этом не будет сильно вмешиваться в ее внутренние дела. В итоге договорились, что империя арендует у Сиама остров Пхукет на 99 лет под строительство венно-морской базы и одновременно с этим гарантирует королю Раме III, неприкосновенность его границ при столкновении с другими европейскими державами. В целом, что называется, ничего не предвещало беды.

Впрочем, если копнуть несколько глубже — но как обычно такое понимание приходит только опосля — тревожные звоночки звучали и раньше. 1844 год выдался засушливым, что резко уронило урожаи по всей центральной России. Такое, вообще говоря, случалось регулярно, с периодичностью в 7–10 лет, поэтому особой паники неурожай не вызвал, запасы были, а сеть железных дорог уже более-менее спокойно позволяла перебрасывать хлеб в нуждающиеся районы.

Однако одним годом все не ограничилось. 1845 год в противовес предыдущему оказался более холодным и дождливым, а зима 1845–1846 — холодной и бесснежной. Плохое сочетание для высаженных еще осенью озимых, которые в некоторых губерниях вымерзли практически подчистую. Опять же до реального массового голода было все еще далеко, но сразу два — а вернее два с половиной — неудачных с аграрной точки зрения года заставили цены на еду в городах начать медленно ползти вгору.

Ну а вишенкой на торте тут стал неурожай уже в этом 1846 году только не в России, а в восточной и центральной Европе. На Венгрию, южную и центральную Германию и северные Балканы обрушилась натуральная засуха. Дождей не было четыре месяца с апреля по июль и естественно собрать хоть какой-то урожай в такой ситуации просто не представлялось возможным. А если добавить сюда еще и продолжавшийся голод в Ирландии, то нет ничего удивительного, что цены на продовольствие на континенте резко взлетели вверх, стимулируя хлеботорговцев вывозить из России больше зерна и нанося тем самым болезненный удар по самым бедным в первую очередь городским слоям населения.

Тут конечно была и доля моей — вместе с назначенными мною министрами — вины. Как минимум в том, что не отследили данные процессы и не прикрутили экспортный поток для насыщения внутреннего рынка. Однако последние годы проблем в этой отрасли не было, зерна хватало и для внутреннего потребления и на экспорт, а рекорды по сбору валового тоннажа зернопродукции обновлялись чуть ли не каждый год. Чтобы разглядеть тут потенциальную проблему нужно было быть поистине Нострадамусом.

Повышение цен на еду в городах привело к росту недовольства рабочих и к началу первых в истории России массовых забастовок по чисто экономическим причинам. Понятное дело, различных бунтов и восстаний в истории страны было многие сотни: начиная от случаев, когда заморенные и доведенные до отчаяния жадным помещиком крестьяне хватались за вилы и шли жечь барскую усадьбу,