Ловушка для Сверхновой - Евгений Артёмович Алексеев

— Нет. Он… — Никитин ронял звуки тяжело и натужно, заставляя копиться страху в моей душе. — В общем, Эва. Полковника похитили. Недавно.

В столовую будто ворвался арктический ветер, пробежал по спине, приморозил ноги к полу.

— И кто его похитил? Секта? Что они хотят?

— Мы не знаем, кто точно. Но скорее всего, да. Эта секта… Они хотели мою разработку.

— И вы не отдали?

— Я отдал, — с тоской проронил он. — Всё передал. Собрал все данные, всю информацию. Почти двадцать лет моих исследований. Отчёты об экспериментах. Удачных, неудачных. Абсолютно всё. Но они не были удовлетворены. Они пригрозили…

Он запнулся, отвёл глаза.

— Говорите, черт возьми! Я не маленькая девочка! В обморок ну упаду!

— Они сказали, что дают мне пять дней на всё. И за каждый день просрочки станут пересылать часть тела Громова. А на пятый день пришлют его голову. И после того, как я передал результаты своих исследований, прислали его руку. Вот.

Он вновь замолчал, и это увеличило мою муку. Хотелось закричать, завизжать, разбить тарелку, чашку об пол. Но я будто застыла в оцепенении, лишь старалась не выдать своих чувств. Потерянная рука? Не так страшно. Биотехнологии протезов творят чудеса. И даже это неважно. Лишь бы он был жив. Только бы живой!

— Проблема в том, Эва, — Никитин сжал мне руку, притянул к своим губам, словно хотел подпитаться моими силами, потому что его собственные были на исходе. — Наши эксперты сделали генетический анализ. Впрочем, это не важно. Я бы узнал и так. Но они сказали… Они сказали, что руку отрезали уже у мёртвого человека. Понимаете? Они убили его до того, как попытались заполучить мою разработку.

Но почему, почему они не похитили самого Никитина?! Мысль обожгла сразу, бесстыдно и безжалостно. Зачем они похитили Олега? Нет. Я не верю. Не могу поверить! Это какая-то страшная ошибка. Он только что был жив. Вот только что. Нет, я не могу, не хочу его терять. Пусть он никогда бы не полюбил меня. Но он согревал бы меня. Только тем, что существует. Улыбкой, голосом. Все расплылось, смешалось в тошнотворную кашу — занавески за спиной Никитина, его фигура, тарелки, чашки. Пропал цвет, всё стало серым, унылым, безжизненным. Я выпала из этой реальности на мгновение куда-то в безмолвную тьму.

— Но может быть, это ошибка? — собрав последние силы, пролепетала я.

— Нет, — Артур покачал головой. — Мы запросили разрешение у Совета использовать самые мощные спутниковые радиотелескопы для его поисков. Но нигде на Земле. Нигде нет Громова, — он помедлил, будто собирался с силами. — Живого. Вы понимаете? Его маяк молчит.

— Но, может быть, похитители глушат его. Или удалили.

— У Громова ДНК-маяк, выращенный в его теле. Он отключается только со смертью владельца. Сомнений нет. Так что, на звездолёт доставит вас кто-то другой. Возможно, Ян Беккер. Теперь он командир спецотряда.

Вся эта идея с посещением звездолёта потеряла всякий смысл для меня. Да вся моя жизнь рассыпалась на миллион ничего не значащих бесполезных осколков.

Артур что-то говорил ещё, монотонно, без всякой интонации, без эмоций, будто все чувства исчезли. Завтра на базе состоитсяритуал прощания с полковником. И я тут же сказала, что хочу попасть на базу. Какая-то идея поселилась у меня в голове, заглушая острую боль потери. Никитин вяло отговаривал, но я чувствовала, ему самому хочется, чтобы я была с ним, поддержала его там. И быстро сдался.

Когда Никитин ушёл, я вернулась в свою палату, упала навзничь, и слезы залили лицо. Я рыдала и не могла остановиться. Только-только освобождалась от очередного приступа, как другой, ещё более тяжёлый и сильный, сводил меня с ума. Но я старалась плакать беззвучно. Ненавижу, когда кто-то видит мои слёзы, пытается успокоить. И потом пришло полное отупение. Лежала в странном оцепенении, будто погрузившись в летаргический сон. Солнечный свет постепенно отступил под напором вечерних сумерек. Зашла Розалинда и напомнила об ужине. Автоматически я потащилась туда, чтобы не вызывать подозрений. И потом вновь распласталась на кровати, пялилась в потолок и бессильные слезы текли по щекам, противно заливались в уши.

И я провалилась в странную полудрёму, где скользили беззвучно серые тени. Я стояла у окна. За ним умирала розовая зарница над горизонтом, чёрными нелепыми птицами неслись облака. Их прошивали инверсионными следами флаеры. А я рыдала, пытаясь выплеснуть тоску, разрывавшую душу. И думала: «я бы могла отдать тебе всю мою кровь, чтобы спасти тебя. Но у тебя другая группа крови, звёздная. Ты человек, который пришёл из другой галактики и ушёл, так и не получив помощи».

* * *

Я помнила смутно, фрагментами то, что происходило на следующий день. Серое небо, серые стены, зажавшие в тиски аэродром. В центре площади, на фоне башни с телескопом — на высоком постаменте гроб, скрытый под тяжёлыми бело-сине-красными складками знамени планеты. И очень много наград, на которых не жалели драгоценных камней. Об их ледяной блеск разбивался вдребезги солнечный свет, так что было больно глазам. Не думала, что у Олега столько наград. Я искала о нём информацию, как о человеке, что любил, чем жил. И совсем забыла, что он был талантливым пилотом, мужественным, смелым, много раз рисковавшим жизнью. Я слышала об этом обрывки фраз из речей тех, кто приехал сюда, почтить его память.

Застывшие у гроба часовые — пилоты с серебряными крылышками на рукавах. Ян Беккер, ставший теперь во главе подразделения, словно постарел за эти дни, выглядел лет на десять старше. Лицо будто вырезано из серого камня, глаза обратились внутрь себя, губы сжались в тонкую линию.

Я держала под руку Никитина, пребывая в забытьи, и в мозгу то и дело всплывала глупая мысль: «я так и не смогла сказать ему, что люблю его».

Сколько раз я вела репортажи о похоронах известных людей: политиков, актёров, писателей, художников. И всегда старалась запомнить, как можно больше ярких деталей, мыслей, которые появлялись у меня в тот момент, хотя бесстрастные око нескольких голографов фиксировало тщательно всю обстановку.

Но сейчас не хотелось ничего запоминать. Наоборот, я мечтала закрыть глаза, умчаться мыслями туда, где не слышна траурная музыка, шарканье ног, речи. От всего этого хотелось взвыть, упасть в истерике и зарыдать. Как тяжела обязанностей живых по сопровождению мёртвых.

Заглушая унылую мелодию духовых, послышался нарастающий гул турбин. Под куполом неба закружились в вальсе истребители. Синхронно пронеслись навстречу друг другу над гробом, оставляя за собой вихревые жгуты, окрашенные в траурный чёрный цвет. И перехватило горло, сердце сжала холодная