Весь Нил Стивенсон в одном томе - Нил Стивенсон

— Я не хотел на нее идти, просто никогда прежде не слышал, что Шекспир ненавидел ирландцев, — ответил Тристан, только в такой толчее ему приходилось не говорить, а кричать.

— Что людям твоего времени до взглядов Вилля Шекспира? Но да, ненавидит. Я, как и все, могу привести ворох примеров. Хуже всего было в том году, в одной из его пиес про английских королей, где вусмерть пьяный ирландец бегает по сцене и вопит, что все ирландцы-де негодяи, ублюдки и мошенники. А прежде у него была пиеса про другого английского короля, где тот собирается завоевывать Ирландию и говорит, что ирландцы-де гнездятся там, словно змеи. Змеи. А коли змеи, значит, яд. Он одержим Ирландией и ядом. Пытается убедить народ, что-де кто-то из наших хочет отравить королеву.

— А это правда? — спросил Тристан.

— Нет, конечно! Не стоит овчинка выделки. Она так и так того гляди помрет, и в свои лета уж точно не сумеет произвести на свет наследника. Скоро начнется смута без всякой нашей помощи.

— Справедливо.

— Нет, не справедливо. По справедливости она бы померла много лет назад. Всегда те, кого ненавидишь, живут долго, а те, кого любишь, умирают молодыми. — И поскольку это касалось до вопроса, близкого моему сердцу, я, разумеется, продолжила: — Как мой Кит Марло.

— Кто такой Кит Марло?

Я остановилась среди толчеи как вкопанная.

— Кристофер Марло? Ты хочешь сказать, что не слыхал про Кристофера Марло?

— Кристофер Марло. Конечно, я про него слышал. — Тристан на мгновение задумался. — Он был писатель и шпион, но в мой короткий инструктаж не входил, поскольку умер задолго до моего прибытия сюда.

— Короткий? Ничего короткого в нем не было, кроме его жизни. Он всего лишь величайший драматург в истории и написал величайшую пиесу всех времен. — И поскольку в красивых глазах моего спутника ни искорки понимания не вспыхнуло, мне пришлось подсказать: — Я про «Тамерлана».

Он пожал плечами:

— Не знаю такой.

Я не поверила, что и не преминула выразить цветистой бранью.

— Знаменитей «Гамлета»? — спросил он.

Я сообразила, что он меня поддразнивает, и чуть не покатилась от хохота.

— Издеваешься, Тристан Лионс? «Гамлет» — вздорная скукотища, где малый стоит и сетует, какой-де он никчемный даже для себя самого, потом один жалкий поединок, и конец. Все, что там есть хорошего, украдено из «Дидоны» Кита.

Тристан вновь пожал плечами:

— Я вообще-то не театрал.

— В театры не ходишь, к девкам тоже… да как же ты развлекаешься, скажи на милость?

Однако ответить он не успел, ибо мы уже подошли к задам «Глобуса». Меня в уборной знали, так что я схватила Тристана за руку и мы вошли.

В уборной недолго тронуться рассудком, а сейчас там еще и обряжались к большой сцене маскарада, так что все, не занятые в основных ролях, надевали богатые платья, плащи и маски — ежели продать это скопом, можно было бы на выручку содержать половину флота Вашей милости в течение трех месяцев. Бутафор (никак не запомню его имени) с помощниками бегали и раздавали маски, свечи, кубки, рапиры и платки. Было слышно, как музыканты на галерее наигрывают тихонько, а Дик Бербедж на подмостках ревет, изображая похотливого юнца, что в целом так и есть, за исключением юности.

— Я к Дики, — говорю бутафору.

Он смотрит недовольно (иным я его никогда не видела) и отвечает:

— Приходи, как закончится представление.

Потом замечает Тристана и впивается в него глазами. Я понимаю: бутафор думает, во что такого детину одеть, Тристан ведь в одном исподнем — недолго решить, будто ему нужен костюм (что в каком-то смысле верно).

— Он со мной, — говорю. — Мне надо спросить у Дики ему платье.

Бутафор хмурит брови, прислушивается к тому, что на подмостках, и шепчет:

— Почти закончил. А в третьей сцене его нет.

Мы с Тристаном, чтобы не путаться под ногами, встаем к стене. Воняет тут преотвратнейше — от одежды мальчиков-актеров разит, будто они прямиком из борделя, и не в хорошем смысле. Впрочем, довольно скоро из-за занавеса, прямо с подмостков, входит Дик, наряженный юнцом, хоть он и староват для таких, как Ромео.

Дик видит меня в толчее и дарит улыбкой, которая могла бы озарить небеса. Он меня любит, да и для чего бы ему меня не любить? «Грейси!» — кричит он, ибо так здесь произносят мое имя (и Вашего величества тоже — в Англии говорят «Грейс О’Мэлли»). Бутафор недовольно шипит на Дика, но Дик, как всегда, и в ус не дует.

— Где это ты раздобыла молодца крупнее меня? — спрашивает Дик и протискивается через толпу статистов, а те и не посторонятся даже, будто он один из них, а не богатейший и прославленнейший актер во вселенной.

Он подходит, осматривает Тристана Лионса с ног до головы. Тристан Лионс молчит, только смотрит прямо на Дика.

— Ты лицедей, милчеловек? — спрашивает Дик Тристана и с размаху бьет его по плечу. Тут же выражение у него становится такое, будто он думал ударить по мешку с шерстью, а ударил по каменной глыбе.

— Нет, — отвечает Тристан. — Солдат.

Дик уважительно отступает на шаг.

— Кто ж твой военачальник, любезный?

— Засекрет, — отвечаю я.

Дик смотрит еще уважительнее.

— Коли ты друг Грейси, то ты и мой друг, — говорит он, не представляясь (ибо думает, что в этом нет нужды, все его и так знают). — И я помогу тебе в том, что тебе надобно.

— Ему надобно платье, — говорю я. — Без всяких затей, учти. Просто чтобы сойти за своего подле Уайтхолла, он хочет потолковать с некими малыми. У тебя вроде есть костюмы Неда Аллена…

— Есть, — отвечает Дик и вновь поворачивается к Тристану: — Почту за честь услужить, сэр. Мне сейчас опять на сцену, так что надо поторопиться, но идемте.

Он жестом приглашает нас в каморку у внутренней стены — ему, как главному пайщику, положена отдельная уборная. Там на крюках одежда, шитая как на Тристана: костюмы Эдварда Аллена, самого высокого актера нашей эпохи, премьера конкурирующей труппы «Слуги лорда-адмирала». Аллен до того высок, что никто не может носить одежду с его плеча, даже Бербедж, который украл ее шутки ради, когда Нед несколько лет назад уходил со сцены.

— Наряди его джентльменом, или рыцарем, или купцом, — советую я, пока Дик смотрит то на крюки, то на Тристана.

— Хорошо, у меня есть одна мысль, — говорит Дик и отодвигает сперва галлигаскины, потом круглые, набитые шерстью, французские шоссы.

Тристан заметно успокаивается, что ему не придется рядиться этаким петухом.

Наконец