Псы Господни 2 - Олег Велесов

Глава 9

Процессия подошла к площади. Крыши домов, деревья, земля под ногами были присыпаны снегом, лёгкий морозец пощипывал щёки. По центру площади стоял постамент, сложенный в три наката из брёвен. Венчал сооружение столб с табличкой на латыни: «Rami colliguntur et in ignem iaciuntur»[1]. С трёх сторон постамент был обложен хворостом и полит то ли смолой, то ли смесью жира и ещё чего-то. Тут же стояла жаровня с углями, на земле лежали факелы. Палач в кожаном сюрко и войлочной шапочке притоптывал ногами и зевал, поглядывая на приближающуюся процессию.

Зрители скучились по кругу, я прикинул — не меньше тысячи. Толпа гудела, попивала винцо, грызла яблоки, орехи — сброд, жаждущий развлечений. Что бы они сделали, если вдруг узнали, что одна из ведьм — спасительница Франции? Если б до каждого вдруг дошло, что свобода и честь государства зависят только от неё? Думаю, они бы не шевельнули и пальцем, и не потому, что не поверили, а из банального нежелания вмешиваться. Взывать к ним с просьбами о помощи бессмысленно, проще вынуть меч и выбрать правильную цель.

Кто в этой толпе правильный? В первую очередь, Чучельник. Как это не прискорбно звучит, но сначала я должен убить его. Это несложно. Он стоял в трёх шагах впереди меня, арбалет натянут, болт уложен, осталось надавить спусковую скобу, если у кого-то хватит ума ринутся освобождать преступниц. О том, что опасность таиться позади, он не думал.

Я шагнул вперёд и остановился. По другую сторону постамента вытянулись цепью гарнизонные арбалетчики, всего шесть, но их будет достаточно, чтобы остановить меня. Смерть Чучельника ничего не изменит. Да и Клещ рядом. При всей своей подготовке, я не уверен, что справлюсь с ним. И вообще, вся площадь забита вооружёнными людьми. У каждого второго или меч, или топор, а уж ножи даже у грудничков.

Нет, при помощи оружия я ничего не добьюсь. Должен быть другой путь. Какой, какой…

Я стал протискиваться к отцу Томмазо. Если возьму его в заложники, никто не посмеет тронуть меня. Потребую лошадей, заберу Жанну, отвезу в Шинон к дофину. Отец Томмазо много для меня сделал, и я благодарен ему за это, но сейчас все они совершают ошибку. Жанну нельзя казнить. Когда-нибудь я объясню инквизитору истинную цель своего поступка, но сейчас на это нет времени, да и не поймёт он. А когда увидит, к какой великой победе Жанна привела Францию, обязательно простит…

Клещ схватил меня за плечо.

— Куда собрался, Сенеген?

— Мне надо сказать кое-что отцу Томмазо.

— Потом скажешь.

— Это важно.

— Потом скажешь! Стой так, чтоб я тебя видел.

— Но почему? Что случится страшного, если я переговорю с отцом Томмазо сейчас, а не потом?

— Это приказ монсеньора. Ты должен находиться рядом со мной и следить за порядком.

Жанну и Луизу Шир завели на помост, палач поочерёдно придавил их к столбу и замотал вокруг груди и пояса цепь, замкнул оковы на запястьях. Луиза смотрела в небо и плакала. Я стоял настолько близко, что слышал, как она молится.

Жанна молчала. Палач откинул капюшон с ей лица, и я наконец увидел её… Молоденькая. Нос слегка вздёрнут, скулы узкие, губы тонкие, волосы длинные каштановые, на щеках румянец. Чёрные брови упрямо сведены, в глазах беспокойство. Взгляд шнырял по толпе, словно искал кого-то. Она посмотрела на отца Томмазо, на Робера де Бодрикура, не задержалась и приподняла голову, всматриваясь за их спины.

Мороз усилился, Луиза Шир повела плечами, и кто-то из толпы проговорил:

— Глянь, замёрзли.

Ему ответили насмешливо:

— Ща согреются.

Вокруг засмеялись.

Я решительно отбросил руку Клеща и проговорил не громко, но отчётливо:

— Мне нужно поговорить с монсеньор…

Клещ всадил кулак мне в печень. Я выдохнул, раззявил рот, силясь вдохнуть, и понял, что не могу. Начал медленно опускаться на колени. Клещ подхватил меня и зашипел в ухо:

— Тебе сказано стоять — стой. Ещё раз ослушаешься, видит бог, прирежу прямо здесь.

Я наконец-то обрёл дар дышать, вместе с ним вернулась возможность говорить, хотя хотелось не говорить, а орать от боли:

— Сука ты… Клещ… сука… я… как… порву…

Он похлопал меня по спине:

— Тихо, тихо. Дыши глубже. Вдох-выдох… Порвёшь меня? Ну, хорошо, я дам тебе такую возможность, но не сегодня. А пока будь рядом.

Я сделал, как он и сказал: вдох-выдох. Боль отступила, способность соображать вернулась. Как же сильно он бьёт. То, что Клещ боец серьёзный, я понимал с самого начала. Крепкий, лет сорок, лицо жёсткое, движения резкие. И опыт, и практика однозначно больше моих. Но это не значит, что я боюсь его или что он лучше меня владеет оружием. Может и лучше, однако в каждом отдельном поединке работает принцип: не говори «гоп» пока не перепрыгнешь. Вот я и не говорю… Но бьёт он всё равно сильно.

Пока я отпыхивался, отец Томмазо поднялся на постамент. В руках большой серебряный крест, голова по-прежнему опущена, как будто ему очень жаль, что всё происходит именно так, как происходит. Он подошёл к Луизе, та потянулась к кресту, припала к нему губами и заревела в голос. Толпа заулюлюкала. Посыпались проклятья:

— Сдохни в муках, ведьма!

— Гори и здесь, и в аду!

— Ах, какой запашок будет! Как я обожаю запах горящей ведьмы!

— Да, да, горящей ведьмы, горящей ведьмы!

Все прочие звуки потонули в криках, и я не расслышал, о чём говорили отец Томмазо и Жанна. Он что-то сказал, она ответила, но к кресту не потянулась. Лицо хранило выражение гордости и, в какой-то степени, безразличия, но в то же время она не могла не понимать, что её ждёт. Я помню те ощущения, когда собирались сжечь меня самого — никому не пожелаю подобного! И всё же для меня надежда была, я знал, а может, чувствовал, что спасение придёт. У Жанны надежды не было.

Отец Томмазо сошёл вниз, развернулся к постаменту и перекрестил его. После этого кивнул Роберу де Бодрикуру, тот выдохнул и дал знак палачу. Толпа мгновенно замолчала и в едином порыве сдвинулась к костру.

Палач поднёс факел к тлеющим углям, обмотка вспыхнула. Жанна подняла глаза к небу, Луиза, наоборот, уткнулась взглядом в паклю, словно пытаясь затушить её. Но куда там! Палач ткнул факел в хворост, сухие ветки вспыхнули, огонь побежал по ним, мгновенно охватывая постамент со всех