Фантастика 2025-96 - Ким Савин

Всё в её голове теперь было не на своих местах. Как будто вычищенная до скрипа рациональность вдруг упала в тарелку с фантастикой, да ещё и без предупреждения. Рациональность попыталась подняться, но поскользнулась на слове «репродуктивный» и так и осталась лежать, в панике уставившись в потолок.

– Не волнуйтесь, – вновь раздался голос. Он был даже вежливым. Возможно, с интонациями, свойственными консультантам горячей линии. – Процесс полностью безопасен. С юридической точки зрения вы остаетесь владельцем тела. Мы просто делим его на условиях добровольного биосовмещения. Всё в рамках протокола.

Это было худшее, что могло случиться. Валентина бы предпочла угрозу. Ужас. Демонический шёпот. Или хотя бы латынь с кровавыми спецэффектами. Но этот бодрый, вежливый тон, с нотками делового энтузиазма, напоминал холодный звонок из банка. И от этого становилось вдвое страшнее.

«Так, – закричала про себя, – срочно, срочно, медицинское объяснение. Что у нас есть? Шизофазия? Нет, это речь несвязанная. Паранойя? Не то. Галлюцинации! Да. Слуховые галлюцинации. Это бывает. Особенно при хроническом недосыпе, высоком уровне тревожности и полном отсутствии личной жизни».

Она так яростно пыталась убедить себя, что уже почти поверила, но тут голос добавил:

– Я выбрала вас неслучайно, Валентина. Ваша репродуктивная модель, несмотря на текущее состояние подавления, обладает крайне высоким потенциалом. У вас идеальный гормональный профиль, плюс уникальная структура лобной коры.

– Я НЕ ПРОДАЮ МОЗГ! – выпалила она вслух, поняв, что больше не может молчать.

Ответом была тишина. Такая, как в лифте, когда случайно коснулся чьей—то руки и теперь не знаешь, извиняться или умирать от стыда. Сердце забилось с новой силой. В комнате ничего не изменилось. Но в то же время изменилось всё.

«Отлично, – мрачно подумала Валентина, – всю жизнь избегала соседей по квартире, и вот они сами заселились в мою голову, причём даже без аренды и депозита».

Инопланетянка, которая, судя по голосу, чувствовала себя вполне уютно, начала снова:

– Я понимаю, что это вызывает шок. Мы прошли множество тренингов по культурной адаптации. Я стараюсь быть максимально тактичной. Например, я не вмешиваюсь в пищеварение и не комментирую ваш выбор косметики.

«Спасибо большое, – внутренне взвизгнула Валентина. – Мой шампунь одобрен внеземным разумом. Теперь я точно могу умереть спокойно».

Но умирать она не собиралась. Паника, натренированная годами замалчивания эмоций, вылезла наружу с папкой дел и таблицей «Как пережить вторжение личности». По пунктам: 1. Не признавай происходящее. 2. Проверь, не спишь ли ты. 3. Прими горячий душ. 4. Если не поможет – психиатрия. Но только частная. Чтобы не осталось следов.

Пока она лихорадочно прокручивала список возможных действий, Кляпа продолжала:

– Сейчас мы находимся в начальной фазе интеграции. Я не буду вмешиваться в ваши дела. Но мне нужно пространство. Буквально. Пару процентов нейроёмкости. Мы называем это «подселение с ограниченными правами». И я уже подписала необходимые бумаги с вашим гипоталамусом.

– Простите, с ЧЕМ? – выдохнула Валентина, и её голос предательски дрогнул.

– Гипоталамус. Такой обаятельный. Мы быстро нашли общий язык. Он уже составил график сна с учётом моих потребностей.

Эта фраза вывела Валентину из состояния «просто шок» в новый, неизведанный уровень – «всё, мне конец». Потому что внутри неё что—то повернулось. Не физически – а как если бы в хорошо знакомом шкафу вдруг появился четвёртый ящик, которого раньше не было. И этот ящик кто—то открывал изнутри. Очень аккуратно. С маникюром.

Рациональность окончательно захлопнулась, уронив ручку. Логика сложила себя в самолётик и улетела. Валентина почувствовала, что если сейчас не возьмёт себя в руки, то начнёт разговаривать с чайником. А чайник ей не ответит. Только голос в голове.

А он, между прочим, звучал всё ближе. Всё спокойнее. Всё увереннее.

И именно это её пугало больше всего. Не слова. Не вторжение. А то, с какой естественностью всё происходило. Как будто это не катастрофа, а начало новой рубрики в журнале: «Живём вдвоём. В одном черепе».

Она прижалась к подушке и прошептала:

– Я сплю. Я точно сплю. И этот сон – наказание. Или учебный фильм по контрацепции.

А голос ответил с лёгкой интонацией заботливого родителя:

– Нет, Валентина. Это не сон. Это шанс. Вы даже не представляете, как вас ждут.

Валентина вздрогнула. Она точно знала, что никто её нигде не ждал. Даже курьер с заказом в последний раз ушёл, не дождавшись. А тут – «ждут». Ещё и с интонацией, будто это комплимент.

И в этот момент ей показалось, что где—то глубоко внутри, на самой границе её «я», кто—то расправляет плечи. Не её плечи. Но уже почти её.

Стараясь не думать о голосе, о репродуктивных миссиях, галлюцинациях и вообще обо всём, что шевелилось в черепе не по расписанию, Валентина на ощупь добралась до ванной. Включила свет, моргнула от яркости и застыла напротив зеркала. Она всегда так делала в тревожные моменты – смотрела на себя, как смотрят на провинившегося ученика: строго, но с намёком на разочарование.

Отражение ничем не удивило. Как и каждый раз, оно напомнило ей помятый лист бумаги, который вытащили из старой тетради, забыли выбросить и теперь, по недоразумению, поставили в рамку. Лицо было бледным, с угловатыми, почти мультяшно неудачными чертами. Губы – тонкие, будто природа изначально не собиралась их рисовать, а потом в последний момент вспомнила. Нос – длинный, самодовольно разделяющий лицо пополам, как директор школы делит расписание. Глаза – светло—серые, без блеска, как будто в них прописался бухгалтер и закрыл все окна на компьютере.

Кожа тоже не радовала стабильностью. В Т—зоне – сальный блеск, по щекам – шелушение, и всё это одновременно, как будто организм устал от неопределённости и решил мстить всеми доступными способами. Валентина поморщилась. Ни один крем не помогал несмотря на то, что она верила в составы и инструкции, как в налоговый кодекс.

Фигура – без сюрпризов. Сутулая, узкоплечая, как будто всё время извинялась за своё существование. Грудь – символичнее, чем объёмнее. Бёдра – такие плоские, что на них можно было ставить пепельницу. Впрочем, никто не ставил. Движения – нервные, резкие, будто тело само себя не одобряло. Она всегда казалась себе женщиной, которую случайно собрали из деталей запасного комплекта.

И волосы… Эти волосы. Ослиного цвета, обиженные на генетику. Собраны в пучок с такой жестокостью, словно у неё был личный счёт к каждой волосинке. Гель держал конструкцию, как бетон – фундамент. Ни одной выбившейся пряди, ни капли хаоса. Иногда она позволяла себе крабик – в моменты слабости. Сегодня – строгая чёрная резинка, старая, но надёжная. Такой, наверное, связывают провинившихся в детском саду,