Иркутск – Москва - Александр Борисович Чернов

печатями штаба ТОФа. Второе письмо ему передал Хлодовский. Оно находилось в обычном почтовом конверте, явно торопливо и не особенно аккуратно заклеенном. Однако, на нем красовалась краткая сопроводиловка, исполненная размашистым, крупным почерком командующего: «Адмиралу В. Ф. Рудневу, лично. От С. О. Макарова». С него-то он и решил начать, полагая, что этот листок или два по своему значению в данный момент гораздо важнее, чем все «железячные» дела, которые, скорее всего, поджидают его в увесистой бандерольке за семью печатями из портфеля Костенко. И не ошибся.

"Милостивый государь, Всеволод Федорович, Друг мой! Надеюсь, могу Вас так величать, поскольку не сомневаюсь в том, что серьезной обиды за резкость мою в Иркутске, на меня не держите. В чем, однако, считаю долгом своим объясниться. Дабы не имелось меж нами впредь недомолвок или любого непонимания, а Вы на будущее смогли бы с чистым сердцем извинять некоторую горячность, мне порою присущую.

Не скрою, известная история с ледоколами нашими новыми была для меня весьма неприятной. Однако, здраво рассудив, должен признать, что по ситуации Вы поступили в высшей степени логично и никоим образом не предосудительно. Ибо я был тогда всецело занят подготовкой военных мероприятий на Востоке, проект Дмитрия Ивановича, в целом, вполне для текущих задач удовлетворителен, самое же решение Государя Императора о постройке одновременно четырех таковых судов, полностью закрывает нынешнюю потребность для боевого флота и судоходства России на десятилетия вперед. И Кронштадт со столицею, и Владивосток, будут круглогодичной навигацией обеспечены, даже Мурман. Возможно, решена будет и важнейшая задача сквозного прохода кораблей и судов вдоль всего нашего ледовитого побережья. Это — главное, а вовсе не мои горячие мечты о Полюсе. За что мой Вам поклон.

Сейчас для меня очевидна и оправданна поспешность с их строительством, как с точки зрения необходимости загрузки верфей крупными заказами при текущей неготовности последних к закладке линейных судов и крейсеров близкого им типа, которые не уступят новым судам Англии и Америки. Не говоря уже о неготовности таковых проектов, при отсутствии единого мнения у начальства морского и государственного на их счет. Некоторые мои идеи в этом смысле будут Вам ясны из чертежей и пояснительной записки, их передаст Вам Костенко. При этом, понятно, это идеи, наметки, но не окончательные решения. Буду с нетерпением ждать Вашего мнения, критики и предложений сразу по прибытии Вашем в Петербург.

Теперь — самое главное. Не сомневаюсь, Вы понимаете, друг мой, что получив от Вас ТУ информацию, я не имею права, ни человеческого, ни государственного, ни военного, ставить под сомнение доверительность наших личных отношений. Не исключаю, что в силу определенных недостатков характера, могу быть по ситуации резким. Пожалуйста, не взыщите строго, бремя ответственности никого не делает мягким и покладистым. Однако, я почувствовал, что Вы разгадали тогда несколько театральную резкость мою в вопросе о германцах. Тут нам также надобно объясниться, тем паче, ситуация не так проста, как может показаться. Поскольку она прямо связана задачами, что стоят перед Вами и мною в ближайшее время.

Согласитесь, но для нашего общего дела в период когда ни для Вас, ни для меня, нет еще полной ясности в том, что нас ожидает в столице, удобнее и правильнее было бы представить видимость наших отношений, как некоторую натянутость, даже отчужденность. Не сочтите меня коварным восточным деспотом или европейским интриганом, но пользительно-с нам будет узнать, что наушники говорят Вам про меня, а мне про Вас, почитая нас в ссоре или даже во вражде. Посему внешне сохранить видимость натянутости отношений наших, почту наилучшей тактикой. Если Вы согласны с этой идеей, просто не давайте мне о себе знать в первые сутки Вашего появления в Петербурге. Я доведу до Вас, как, через кого и где можно будет нам иметь тайную коммуникацию в нужный момент.

Далее. Обращаюсь к Вам с нижайшей просьбой. Я понимаю, что идея Ваша на счет образования Морского Генерального штаба правильна и своевременна. И в решительный момент я всецело Вас поддержу. Однако, очень прошу Вас каперанга Хлодовского в этих планах не учитывать. Его, как блистательного тактика, я похищаю у Вас для оперативного штаба Действующего флота. Думаю, всем нам это пойдет только на пользу. Для заглавных же ролей нашего будущего МГШ можно предложить ряд кандидатов, чье стратегическое и внешнеполитическое «зрение» имеет весьма широкий кругозор. Например: Безобразов, Григорович, Беклемишев и Гирс. При этом они не «кабинетные академики», а таковых Вам будут непременно сватать.

Что касается каперанга Гревеница. Прошу Вас подумать над моей идеей назначить его командиром Балтийского учебно-артиллерийского отряда. Понимаю, на барона у Вас также имеются свои виды, но мне представляется, что на этом посту принесет он нам, флоту, пользы много больше, а главное — скорее.

С надеждой на Ваше согласие с моими идеями и просьбой, в ожидании скорейшей нашей встречи,

С неизменным почтением и уважением, остаюсь искренне Ваш, Степан Макаров."

«Вот так вот. Как говорится, хотеть не вредно… Тактику на первое время СОМ предложил прекрасную, выигрышную, сам бы я до этого не додумался. Но чему удивляться? Когда он управлялся с Кронштадтом, жизнь многому научила, — Петрович аккуратно сложив пополам письмо Макарова, спрятал во внутренний карман тужурки, — Но грабитель же!.. Конечно, кадры решают все, а сам Степан Осипович — наш главный кадр. Поэтому деваться некуда, и шляхтича с бароном ему придется уступить. Только мы-то с кем тогда останемся, а? Что там чирикал Вадик про графа Гейдена?..»

Глава 4

Глава 4. Стальная лав стори

Литерный экспресс «Порт-Артур — Москва», 23–24 апреля 1905-го года

"Броненосцы. Линкоры… Ну, да. Ну, да… — Петрович улыбнулся, внимательно рассматривая аккуратно, с использованием цветных карандашей выполненные эскизы, находившиеся в переданном ему Костенко пакете, — Но это и вправду — что-то с чем-то…

"- Я обнял мачту, как любимую женщину.

— А Вы уверены, что это была мачта, а не газовый фонарь?.."

Конечно, я люблю это железо. Но совсем не так, как киногерой незабвенного Даля. Я люблю его трепетно и нежно. Лет, так, с семи, когда до женского пола мне еще и дела никакого не было. И буду любить его до последнего своего вздоха.