Они выбрали ночь - Алмаз Эрнисов

Впереди показались старые покосившиеся от времени дома из бесцветного, местами разрушившегося кирпича. На одном из домов висела треугольная вывеска, где выцветшей краской красовалась надпись: 'Спасаем от скуки. Лучший шепот в Принтвиле'.

– Странное развлечение, – почесал затылок Шрам.

– Чего ж тут странного, – не понял Ру-ру.

– Как шепот может развеять скуку? Бред!

– Ну почему же, – не согласилась кукла. – Здесь люди лишены связи с внешним миром. Не знают, что творится с их родичами. А шептуны за небольшую плату готовы услышать отголоски вашего мира. Перед днем Порока здесь тысячи страждущих.

Шрам покачал головой. То, о чем говорила кукла, было полнейшим абсурдом, по сути, лишенным всякого смысла. Он словно прогуливался по собственным снам, где самые необычные вещи казались реальными. Но в отличие от мира грез, здешние кошмары не исчезали без следа, а напротив, становились все более реальными.

Позже, Шрам припомнил убийство Джорни Крабса. В тот день его тоже посетила мысль, что он спит и произошедшее с ним – ночной кошмар.

Здесь все было иначе. Каждый шаг, каждый вздох растекался во времени, создавая впечатление, что ты не идешь, а паришь в небесах.

Шрам покосился на дородную товарку с бледно-зеленым лицом. Женщина стояла у круглого каменного колодца и бездумно лила воду в ведро без дна. Она монотонно повторяла одни и те же движения: опускала ведро в колодец, поднимала на цепи и переливала воду в свое ведро, которое стояло на самом краю. Вода вытекала из-под ведра не тонкой струйкой, а настоящим водопадом.

– Полнейшая нелепица, – не отрывая взгляда, констатировал мастер.

– Ничего не поделаешь, это ее грех, – безучастно ответила кукла.

Следующий прохожий, повстречавшийся им на пути, оказался еще более странным, чем его предшественница.

Худощавый мужчина в старом потрепанном костюме с изорванными рукавами и толстой бордовой бороздой на шеи потерянно метался по улице, заглядывая в пустые окна и двери. Внезапно остановившись как вкопанный, он приложил руку ко рту и широко открыл рот, делая вид, что кричит во все горло. Но звука не было. Ни хрипа, ни стона.

Шрам проводил бедолагу удивленным взглядом, но так ничего и не сказал. Ру-ру заметив его взгляд, быстро пояснил:

– Он в краченскизх лесах детей потерял. Семь дней искал, бесполезно. В конечном итоге вздернулся прямо на осине.

– У той сумасшедшей с ведром, ведь тоже есть история, – догадался мастер.

– Разумеется.

– И каждый искупает свой жизненный грех в этом иллюзорном подобии города, – продолжил Шрам.

– Свой или чужой, какая разница, – отмахнулся Ру-ру.

Тем временем они вышли на Площадь часов. Здесь она сильно отличалась от той, которую помнил мастер. Втоптанная брусчатка поросла травой, часовая башня покосилась и готова была вот-вот обрушиться на голову, да и в целом стала гораздо меньше.

Вместо торговых рядов и лавочек со звонкоголосыми зазывалами, перед глазами Шрама предстали высокие эшафоты и гильотины. На фоне свинцового безжизненного неба, повинуясь пронизывающему ветру мерно, будто маятники покачивались высохшие трупы.

Приблизившись к одному из эшафотов, Шрам с интересом вгляделся в лицо жертвы сложившего голову на плахе. Он без труда узнал южанина, которого в свое время прозвали Иглой. Он с невероятной жестокостью убивал чужеземных богачей, протыкая им спицей глазное яблоко. Его поймали через год, после начала злодеяний – и вскоре прилюдно казнили неподалеку от квартала Отрешенных.

Пока Шрама поглотили далекие воспоминания, южанин вытянул руку в сторону и сам нажал на рычаг. Лезвие скользнуло вниз, и с хрустом отсекло голову убийцы.

Инстинктивно мастер заслонился рукой. Но кровавых брызг не последовало. Голова скатилась в плетеную корзину, наполненную гладкими желто-белыми черепами.

Тело убийцы обмякло. Шрам вопросительно уставился на Ру-ру, но тот упрямо молчал, загадочно улыбаясь и не сводя глаз с эшафота.

И в этот самый момент действо продолжилось.

Лишенное головы тело, самостоятельно встало на ноги и направилось прямиком к корзине. Руки вслепую зашарили, ища свою голову. Несколько черепков полетело вниз, под ноги Шрама и, упав на мостовую, раскололись вдребезги. Тем временем Игла поставил голову на место и опять лег на эшафот, а рука вновь потянулась к рычагу.

– Это похоже на злую шутку, – фыркнул Шрам и, развернувшись, отправился прочь, подальше от этого бессмысленного представления бесконечных страданий.

Зрелище и правду вызывало лишь отвращение и неумолимый страх, подкатывающий к самому горлу. На секунду Шрам представил хаос, который мог бы возникнуть, если бы жители Прентвиля хоть одним глазком увидели то, что ждет их после смерти. И как бы ты не отмаливал свои грехи – наказание было неотвратимым.

Они покинули площадь и стали подниматься вверх по прямой узкой улочке.

– Видимо, нас всех ждет подобная расплата? – уточнил Шрам.

– Утихомирь свой пыл. Вскоре ты сам все поймешь, – уклончиво ответила кукла.

Остановившись возле ряда из толстых, заполненных вином бочек, в каждой из которых, торчала человеческая голова, Ру-ру деловито постучал по дереву, словно желая узнать – все ли хозяева дома. В ответ никто не отозвался. Плененные бочкой выглядели отнюдь не важно, но при этом были живы. Небритые рожи: рыгали, икали и распивали неприличные песни. Затем, отпив из бочки, они немного затихали и после недолгой паузы, опять начинали веселье.

– Не самый лучший способ бороться с пагубным пристрастием, – Шрам повернулся спиной и смачно плюнул в сторону.

– Разве? – удивился Ру-ру. – А, по-моему, вполне достойно. Умереть в собственных помоях. Пей, сколько хочешь… сначала вино, а затем – тони в дер…

– Не продолжай, – поморщился мастер. – Я знаком с этим извращенным лечением, которое было так популярно в нашем городе, лет двести назад.

– Да, – согласилась кукла, – раньше вы с непосредственной легкостью решали насущные проблемы общества.

Резко свернув в проулок, они оказались возле старой заколоченной крест-накрест двери.

Кукла заговорчески заозиралась по сторонам, и приложив палец к губам, издала некий шипящий звук. В ответ, Шрам равнодушно пожал плечами.

Условный стук в дверь очень сильно напомнил мастеру одну незамысловатую детскую считалочку, которая нет-нет, да и срывалась у него с языка в самое не походящее время.

Дверь открыл огромный слегка сутулый и весьма тучный увалень, в грязно-зеленой накидке. Рожа у него была вся изъедена глубокими рытвинами, но почему-то показалась Шраму ужасно добродушной: возможно, все дело было в ярко-голубых проникновенных глазах.

Здоровяк загадочно улыбнулся и пригласил гостей внутрь – не сводя пристального взгляда с кукольного мастера.

Узкий коридор напомнил Шраму корабельный трюм – с низким потолком и невероятно захламленный. И хотя он прекрасно видел в темноте и с легкостью различал очертания бочек и широких ящиков, его ноги несколько раз сами собой наткнулась на острые углы. Запах