Учитель. Назад в СССР 3 - Аристарх Риддер

— Ну? — поторопил Горка друга.

— Не нукай, не запрягал, — беззлобно огрызнулся Федька. — Ну и вот… а тут Вовка чего-то домой приперся раньше времени… Дядька Василий на больничном вроде…

— Ага, знаем мы его больничный… Опять небось старший прикрывает… забухал, стало быть… — буркнул Волков.

— Угу… — парни угрюмо замолчали.

— Ну, и чего дальше-то? Чего его накрыло?

— Говорю же, дядь Вася мать дубасит, а тут Вовка… Ну и полез на отца с кулаками… мать защищать…

— И чего? — не понял Горка.

— Чего, чего… навалял бате… настучал по кумполу… озверел… Лена говорит, тетя Фима перепугалась знатно, думала, убьет Вовка батяню-то…

— А он? — полюбопытствовал Горка.

— Не убил… Но отметелил знатно… — повторил Швец.

«Вот тебе и раз», — опешил я. М-да, дела… Похоже, у Вовки кризис вины что ли, или как там это у психологов называется? Впервые в жизни поднял руку на родного отца, тут любой забухает, но это не точно. Вот вроде правильный поступок — остановил садиста, который мать родную избивал. С другой стороны, садист этот — отец родной. По всем законам человеческим ни отца, ни мать бить нельзя. Есть от чего разуму закипеть.

— И чего, из-за этого, что ли, напился?

И снова первым заговорил Горка.

— Ну-у… Ленка сказала, батя его из дома вроде выгнал… проклинал всяко… обзывал… орал, что Вовка ему больше не сын.

— Да иди ты! — присвистнул Волков. — Дела-а-а…

— Дела, — подтвердил Швец. — Только накрыло его не поэтому, думаю, — задумчиво пробормотал Федька.

— А чего тогда? Сам же сказал — проклял дядь Вася сына, отказался… Тут любой в бутылку заглянет…

— Это да, это так и есть… Мне тут кое-кто по секрету сказал, Вовка спецом Рыжего искал, хотел морду ему набить…

— Иди ты? — изумился Горка. — Да за что?

— Так за Ленку жеж, — авторитетно заявил Швец.

— Чего? Брехня! Ленка и этот? Алкаш? — фыркнул недоверчиво Волков.

— Брехня… — подтвердил Федор. — Да только Рыжий к Ленке на речке подкатывал…

— А Ленка?

— А Ленка убежала, и по морде ему вмазала… Ну, сначала морду ему раскровила, потом убежала… Рыжий сказал, встретит, убьет курву малолетнюю.

— Вот тварина… — процедил Горка.

— Угу… урод он… Морду бы нему начистить хорошенько…

— Угу… Сегодня вон начистили уже… только надолго не хватит…

— Это точно, — согласился Швец. — Что-то Зверя долго нет… не отпустили, что ли?

— Наверное… — Волков кинул взгляд в окно.

Хорошо в комнате горел свет, и меня из дома невидно. Но я все равно отступил подальше в тень, прижался к стене.

— Слушай, так это чего… Вовка из-за Ленки что ли так? — нарушил молчание Волков.

— Допетрил наконец… — лениво хохотнул Федька. — Ну, ты жираф, Горка…

— Почему жираф-то? — обиделся Егор.

— Да доходит до тебя долго! Как до жирафа.

— А жирафа тут причем? — все равно не понял Горка.

— Так шея у него длинная… — пояснил Швец.

— И что? Слова жеж в ухи попадают жирафьи…

— Ну, так шея-то длинная, — снова повторил Федька. — Пока до ухов дойдет… вот и до тебя так же…

— Да ну тебя… — отмахнулся Горка. — Долго он что-то.

— Кто?

— Да Зверь наш Горыныч…

— Кто? — опешил Швец.

— Ну, классрук наш. А чего, зачетное прозвище — Зверь Горыныч!

— А с чего Горыныч-то? — потребовал объяснений Федька.

— Ну, Егор же… Горка… Горыныч…

«М-да, логика… Хотя чему я удивляюсь, бывший преподаватель при встрече тоже назвал Егора Зверева Горынычем. Зверем Горынычем. Похоже, это судьба, — хмыкнул я. — Ладно, пора и честь знать. Что хотел, услышал, потом с Вовкой переговорю, выясню подробности».

Я бесшумно отошел от окна, нарочито громко затопал по протоптанной дорожке. Потоптался на крыльце, стукнул дверью громче обычного.

— Здорово, ребята, — поздоровался с парнями, входя в комнату.

— Здрасте, Егор Александрович.

— Здрасте. А мы ждем, ждем, а вы вот…

Раздалось двойное приветствие.

— Ну как вы тут? — я кинул взгляд на Свирюгина. Парнишка лежал на моей кровати без обуви, поверх покрывала.

— Мы это… уложили…- смущенно забормотал Федька Швец. — Вы извините, что на кровать… на пол как-то некрасиво, а больше некуда…

— Все правильно сделали, спасибо, ребята. Как он? — оглядываясь в поисках еще одной табуретки, которую сколотил своими руками, поинтересовался я.

— Так спит, Егор Александрович. Как привели, уложили, так и спит, — пояснил Волков.

— Ругался? — поинтересовался я.

— Зачем? — не понял Горка.

— Незачем, — согласился с парнем. — Только пьяные через раз все борзые, то ругаются, кто плачут… — уточнил свою мысль.

— А, нет, Вовка он тихий, — улыбнулся Горка. — Он вообще не пьет.

— Ага, не пьет, честное комсомольское, Егор Александрович, — вступил в беседу Швец. — Вы не подумайте, это он первый раз так… Где только взял, — сокрушенно покачал головой Федька.

— Чаю хотите? — спросил у пацанов.

— Чаю? — Швец сбился с мысли и растеряно глянул сначала на меня, затем на товарища.

— Хотим, — решительно согласился Волков.

— Берите вон то покрывало, на порожек кинем, и за мной на кухню, — велел я. — Егор, держи керосинку, зажигай и на крыльцо. Там посидим, чтоб не разбудить товарища. Федор, вон на той полке кружки, доставай. Рядом коробка с сахаром и ложки, — распоряжался я, поджигая плиту, ставя на нее чайник.

— А ложки зачем? — не удивился Федор.

— Так сахар разболтать, — пояснил я.

— А-а-а— … — смутился пацан и загремел посудой.

— Готово, Егор Александрович, — негромко произнес Горка, тенью нарисовавшись на пороге.

— Хорошо, а вот и чайник закипел.

Я щедро сыпанул заварки в чашки, ливанул кипятка, снял с печки миску, завернутую в полотенце.

— А это чего? — шумно сглотнув слюну, поинтересовался Федор.

— Пирожки от тети Степы, фирма́, — улыбнулся я. — Проголодались?

— Ну… не так чтобы… — смутился Горка.

— Но от угощенья не откажемся, — заверил Федор.

— Тогда пошли на крыльцо чай пить с пирогами, — велел я.

—