Когда-то я была злодейкой - Лора Лей

Воспитанницы тоже сожалели о смерти несносной при жизни старухи Винтер. Ну, кто ещё мог им просто и откровенно рассказать о женских болезнях, способах предохранения, особенностях мужской физиологии, поделиться житейской мудростью относительно взаимоотношения полов, кто мог дать совет по кандидатурам кавалеров, кто выгонял на зарядку ленивых и на учебу — сомневающихся?

Кто ещё подаст пример в ношении шаровар и туник, кто рискнет одеть дешевые украшения, будто они — алмазы, кто открыто выскажется о поведении негодяя, пойманного «на горячем» в темном уголке сада и оговаривающем при этом несчастную жертву своего кобелизма?

Пансион как-то притих без хриплого голоса вездесущей старухи, её неизменной широкополой шляпы с плюмажем и трости, оповещающей о её хозяйки приближении заранее. Всем было грустно, больно и тоскливо после её ухода…

А Лиззи, в память о необыкновенной женщине, научилась, наконец, вязать — не даром же та при жизни её натаскивала и заставляла сидеть рядом, перенимая опыт, да и записи свои оставила! Попаданка поставила цель и добилась мастерства. Как и всего, чего хотела, впрочем.

Глава 24

Но ничто не стоит на месте. Живое — живым. Время притупляет боль потерь, а иногда доказывает, что не всякая потеря — горе.

Так, например, из пансиона уволились преподавательница изящных искусств и иностранных языков через два года работы, а их места заняли, по общему решению, Кэтрин и Джейн Мортен. И справились!

Джулия ушла в виноделие, перенимая опыт у сестры Иохимии. Лиззи отдала физкультуру повзрослевшей воспитаннице из первых оставшихся пятнадцати, Энни Ван дер Мерье, потом машинопись — другой выпускнице, Элжбете Свифт, оставив за собой бухгалтерию и общее руководство пансионом.

Здесь поначалу было трудно. После передачи монастырского хозяйства в руки Мортенов, часть покупателей фруктов и овощей от договоров отказались. Лиззи сумела отстоять поставки сыров, «молочки» и вина и лишь половины — садовых культур. Да, многое шло на стол воспитанниц и обслуги, но не всё!

И тогда русская попаданка решила перерабатывать фрукты. Началось все с вяленых бананов, которые Хмырова нежно любила наравне с вяленой дыней. А потом пошли чипсы из яблок и груш, сушеная папайя, персики, ананасы, цукаты из апельсин, манго, мандаринов и прочее.

Далее Елизавета принялась составлять компотные и фруктово-ореховые смеси, чайные и травяные сборы и продавать как в колонии, так и в метрополию или Аустралию, в частности.

Упакованные в красивые мешочки, долго хранящиеся и полезные, сборы постепенно вошли в моду, на них, из-за небольших объёмов, всегда был спрос, и благодаря сопроводительным запискам о составе и полезных свойствах, сухофрукты «Новая заря» стали ещё одной визиткой пансиона.

Лиззи вообще требовала, чтобы на всех изделиях и продуктах, выходящих из стен пансиона, имелись их фирменные карточки или надписи на коробках, таре и упаковке. «Чтоб знали!» — стало присказкой у девочек, формирующих заказы для покупателей продуктов и товаров.

* * *

Одной из проблем, которую пришлось решать Лиззи в те годы, стала вода. ЮАР и в её мире страдала от нехватки влаги, хотя, по данным геологоразведки, под землей в этой части света имелись огромные запасы чистой воды, только добыча её была сопряжена с трудностями и большими затратами.

В пансионе был колодец, пока его хватало на ежедневные нужды, но Лиззи понимала: расширение производства при росте численности обитателей, учетом нужного ей уровня гигиены (душ для всех, например), без дополнительного источника воды невозможен. Привлекать сторонних изыскателей ей не хотелось: кто знает, как поведут себя власти, если обнаруженный пласт будет обильным или легким в использовании? Нет, надо делать все максимально скрытно. А кто ей в этом поможет?

Коренные жители, конечно! Эти самые глуповатые «дети короны», которых не воспринимали серьезно колониальные специалисты. Но Елизавета знала, что коренные африканцы не тупые, не глупые, просто другие. К ним нужен подход, и она начала торить тропу к сердцам своих работников, которых «пригрела» ещё мать Изабель.

Во время ремонта зданий пансиона она посетила живущих на границе владений монастыря аборигенов, чтобы выяснить, как бы они предпочли жить: в построенных ею небольших домах или привычных земляных (глинобитных) хижинах?

Диалог шел с пятого на десятое — аборигены то ли не понимали, то ли прикидывались. Елизавета упорствовала: ходила, записывала слова на их языке, что-то вспоминала из африкаанс, использовала жесты, подарки (максимально яркие ткани, мясо, выпечку, отпускала на охоту и рыбалку), и добилась-таки внимания и признания!

Глава маленькой общины, Мгване Зулу, сухой, как палка, и черный, как головешка, высокий мужчина неопределенного возраста, через некоторое время стал приглашать настырную белую мисс за общий стол, после чего они подолгу говорили о погоде, животных, океане, никогда не касались темы властей и будущего, делились заботами о детях…

Обо всём и ни о чём, короче. Елизавета ждала, когда старейшина сам спросит, что ей нужно, и дождалась.

— Молодая белая, ты хочешь спросить о чем-то? Говори — обратился к ней однажды Зулу (он так предпочитал себя называть).

Попаданка от волнения и внезапности обращения не сразу собралась, откашлялась и решилась:

— Уважаемый Зулу, я хочу найти воду под землей. Только для дома и вас! Вы поможете?

Черный человек долго молчал.

— Почему ты думаешь, что я знаю, где есть вода? Мы — тупые нигеры. Белые умнее нас, спроси их, — отвернулся мужчина.

— Я не хочу спрашивать белых, они могут прийти и отнять воду, а я не хочу, чтобы здесь были чужие. И я не думаю, что вы тупые. Вы другие, живете по другим законам, честнее и чище, чем многие белые. Это ваша земля, но белые оказались сильнее, только и всего. Когда-нибудь ваши потомки вернут эти земли себе. Им надо учиться у белых.

— Ты говоришь от сердца, белая женщина. Я тоже так думаю. Ты будешь учить моих внуков? Тогда я скажу, где есть вода.

Так они заключили сделку, принесшую пансиону скрытый от властей источник, найденный и выкопанный Зулу, а трое его внуков пришли в пансион, где Лиззи учила их грамоте, счету, давала книги и все, что могла, рассказывала о мире, политике и прочее.

Занималась она с ними наедине, опасаясь реакции некоторых воспитанниц: зачем дразнить гусей? Через несколько лет юноши свободно говорили и писали на местном английском, разбирались в земледелии, животноводстве, они же стали её опорой в организации страусового бизнеса, и их приняли (скорее — да, чем нет) её близкие, хотя сэр Мортен считал, что она рискует, сближаясь с «дикарями».