"Современная зарубежная фантастика-2". Компиляция. Книги 1-24 - Дженн Лайонс

Далее в памфлетах были сформулированы явные опасности притока серебра для британской экономики, причем не только для Китая и колоний, но и для рабочего класса Англии. Робин не ожидал, что кто-то дочитает до этого места. Он не ожидал, что город поддержит их забастовку; напротив, как только серебряные работы начнут разрушаться, он ожидал, что они их возненавидят.

Но башня была непроницаема, и их ненависть не имела значения. Важно было лишь, чтобы они поняли причину своих неудобств.

— Как ты думаешь, сколько времени осталось до Лондона? — спросила Виктория.

— Несколько часов, — сказал Робин. — Думаю, это первый поезд, идущий отсюда в Паддингтон.

Они выбрали самое неподходящее место для революции. Оксфорд не был центром активности, это было убежище, на десятилетия отстающее от остальной Англии во всех сферах, кроме академической. Университет был задуман как бастион древности, где ученые могли представить себя в любом из последних пяти веков, где скандалы и беспорядки были настолько редки, что университетский колледж получал бюллетень, если красногрудый начинал подпевать в конце утомительно длинной проповеди в Крайст-Черч.

Но хотя Оксфорд не был центром власти, он производил ее обитателей. Его выпускники управляли империей. Кто-то, возможно, в этот момент мчался на вокзал Оксфорда с вестью об этой акции. Кто-то осознал бы ее значение, увидел бы, что это не мелкая студенческая игра, а кризис государственной важности. Кто-то донесет это до кабинета министров и палаты лордов. Тогда парламент решит, что будет дальше.

— Продолжай. — Робин кивнул Виктории. Ее классическое произношение было лучше, чем его. — Давайте посмотрим, как они летают.

— Polemikós, — пробормотала она, держа прут над стопкой. — Полемика. Discutere. Обсуждать.

Она столкнула стопку с карниза. Памфлеты взлетели. Ветер нес их по городу; над шпилями и башенками вниз, на улицы, дворы и сады; они летели по дымоходам, проникали сквозь решетки, проскальзывали в открытые окна. Они приставали к каждому встречному, цеплялись за пальто, хлопали по лицу, настойчиво прилипали к ранцам и портфелям. Большинство отмахивалось от них, раздражаясь. Но некоторые подбирали их, читали манифест забастовщиков, медленно осознавали, что это значит для Оксфорда, для Лондона и для империи. И тогда никто не сможет их игнорировать. Тогда весь мир будет вынужден посмотреть.

— Ты в порядке? — спросил Робин.

Виктория застыла как статуя, не отрывая глаз от брошюр, словно она могла заставить себя стать птицей и летать среди них. Почему бы и нет?

— Я… ты знаешь.

— Это забавно. — Она не повернулась, чтобы встретиться с ним взглядом. — Я жду, когда это случится, но это просто — никогда не случается. Не так, как с тобой.

— Это было не так. — Он пытался найти слова, которые могли бы утешить, которые могли бы представить все иначе, чем было на самом деле. — Это была самооборона. И он мог бы выжить, это могло бы — я имею в виду, это не будет…

— Это было ради Энтони, — сказала она очень жестким голосом. — И это последний раз, когда я хочу говорить об этом.

Глава двадцать седьмая

Кто не сеет — жатве рад,

Кто не ищет — делит клад,

И мечом грозит не тот,

Кто в огне его кует.

ПЕРСИ БИШИ ШЕЛЛИ, «Мужам Англии».[878]

Настроение в тот день было нервно-тревожным. Как дети, перевернувшие муравьиное гнездо, они теперь со страхом ожидали, насколько ужасными будут последствия. Прошло несколько часов. Наверняка сбежавшие профессора уже связались с городскими политиками. Наверняка в Лондоне уже прочитали эти брошюры. Какую форму примет обратная реакция? Все они годами верили в непроницаемость башни; ее стены до сих пор защищали их от всего. Тем не менее, казалось, что они отсчитывают минуты до жестокого возмездия.

— Они должны послать констеблей, — сказала профессор Крафт. — Даже если они не смогут войти. Наверняка будет попытка ареста. Если не за забастовку, то за… — Она взглянула на Викторию, моргнула и замолчала.

Наступило короткое молчание.

— Забастовка тоже незаконна, — сказал профессор Чакраварти. — Закон об объединении рабочих от 1825 года запрещает право на забастовку профсоюзам и гильдиям.

— Но мы же не гильдия, — сказал Робин.

— Вообще-то да, — сказал Юсуф, который работал в юридическом отделе. — Это записано в учредительных документах. Выпускники и студенты Вавилона входят в Гильдию переводчиков в силу своей институциональной принадлежности, поэтому, проводя забастовку, мы нарушаем закон, если вы хотите разобраться в этом.

Они оглядели друг друга, а затем все разом разразились смехом.

Но их хорошее настроение быстро улетучилось. Ассоциация между их забастовкой и профсоюзами оставила неприятный привкус во рту у всех, поскольку рабочие агитации 1830-х годов — возникшие непосредственно в результате серебряной промышленной революции — потерпели оглушительный провал. Луддиты погибли или были сосланы в Австралию. Ланкаширские прядильщики были вынуждены вернуться на работу, чтобы избежать голодной смерти в ближайший год. Бунтовщики Свинга, разбивая молотильные машины и поджигая амбары, добились временного улучшения заработной платы и условий труда, но эти меры были быстро отменены; более десятка бунтовщиков были повешены, а сотни отправлены в колонии в Австралии.

Забастовщики в этой стране никогда не получали широкой общественной поддержки, потому что люди просто хотели всех удобств современной жизни, не желая знать, как эти удобства достигаются. И почему переводчики должны были добиться успеха там, где другие забастовщики — не менее белые забастовщики — потерпели неудачу?

Была, по крайней мере, одна причина надеяться. Они набирали обороты. Социальные силы, побудившие луддитов громить машины, не исчезли. Они только усугубились. Ткацкие и прядильные станки с серебряным приводом становились все более дешевыми и повсеместными, обогащая не кого иного, как владельцев фабрик и финансистов. Каждый год они лишали работы все больше мужчин, оставляли без средств к существованию все больше семей, калечили и убивали все больше детей на станках, которые работали быстрее, чем мог уследить человеческий глаз. Использование серебра порождает неравенство, и оба эти явления в Англии за последнее десятилетие увеличились в геометрической прогрессии. Страна расходилась по швам. Так не могло продолжаться вечно.

А их удар, был убежден Робин, был другим. Их удар был более масштабным, его труднее было залатать. Альтернатив Вавилону не было, не было и рабочих. Никто другой не мог делать то, что делали они. Британия не могла функционировать без них. Если парламент не верил в это, то скоро узнает.

К вечеру полицейские так и не появились. Это отсутствие реакции озадачило их. Но вскоре логистические проблемы, а именно снабжение и размещение, стали более насущными.