Черное золото - Алим Онербекович Тыналин

За соседним столом сутулый мужичок в залатанном армяке неторопливо хлебал щи. На него никто не обращал внимания. Таких много ходило по чайным.

— А на промысле что? — спросил один из полушубков, наливая очередную.

— Там теперь не подойти, — махнул рукой шинельный. — Но если отвлечь охрану нападением на обоз, можно попробовать.

Они продолжали шептаться. Мужичок в армяке так же неторопливо допил щи, вытер ложку о рукав и вышел. На морозной улице коротко свистнул.

Когда трое вышли из закусочной, в темном переулке их ждали. Шестеро крепких парней в штатском молча и деловито провели «воспитательную беседу». Особенно усердствовали с шинельным. Он ведь самый разговорчивый. Сразу видно, что лидер группы.

— Чтоб духу вашего здесь не было, — негромко произнес старший. — И корешам передайте, промысел не трогать.

Около полуночи, приехав на промысел, в караулке, сутулый мужичок, стряхивая снег с армяка, докладывал Глушкову:

— Все исполнено, Николай Петрович. Больше эти не сунутся.

— Молодец, Архонтыч, — кивнул Глушков. — За прошлый месяц уже третью банду так отваживаем.

Архонтов, в прошлом опытный разведчик, а ныне негласный сотрудник охраны, только усмехнулся:

— Работа такая. Лучше в переулке втихую объяснить, чем потом в степи стреляться.

За окном караулки мела поземка. Где-то на дальних постах перекликались дозорные. Промысел жил и работал под надежной защитой, и явной, и тайной.

Глава 13

Подземные сложности

Молодой лаборант Симакин первым заметил неладное. В пробе бурового раствора, поднятой с глубины, появились странные белесые разводы. Через мутное стекло мерной колбы просматривались необычные вкрапления.

— Гавриил Лукич! — окликнул он Островского. — Взгляните на структуру раствора.

Островский склонился над пробой, поднес к свету:

— Известковые примеси… Откуда? На этой глубине не должно быть известняков.

В этот момент со стороны буровой донесся глухой булькающий звук. Насосы, обычно работавшие с монотонным гулом, начали издавать прерывистые хлюпающие звуки.

* * *

Кудряшов, привлеченный необычным звуком насосов, поднялся на буровую площадку. Натренированный взгляд сразу выхватил странности в показаниях манометров. Стрелка основного датчика пластового давления мелко подрагивала, словно под действием невидимой пульсации.

— Сто двадцать атмосфер… сто тридцать… — бормотал геолог, сверяясь с записями в журнале. — На этой глубине должно быть не больше восьмидесяти.

Бурильщик Валиулин, не отрываясь от пульта управления, крикнул:

— Михал Петрович! Глядите, что с моментом на роторе творится!

Показатель крутящего момента на главном приводе действительно прыгал как сумасшедший. То взлетал до красной отметки, то падал почти до нуля.

— Глуши насосы! — скомандовал Кудряшов. — И срочно вызывайте Александра Карловича.

Пока дежурный бежал за Рихтером, геолог спустился к основанию буровой. Приложил ладонь к опорной балке, сокрушенно покачал головой. Легкая, почти неуловимая вибрация пронизывала металл.

Рихтер появился через несколько минут, на ходу застегивая потертый кожаный реглан. Старый инженер первым делом направился к паровому приводу. Приложил руку к станине, прислушался к неравномерному стуку парового молота.

— Давно началось? — коротко спросил он у Валиулина.

— С полчаса назад, Александр Карлович. Сначала думал, пар в котле скачет, но нет, давление ровное.

Рихтер достал из нагрудного кармана потертую записную книжку, сверился с таблицами:

— При таком давлении ударный механизм должен работать как часы. А тут… — он снова прислушался к неритмичным ударам.

Подошел к устью скважины, внимательно осмотрел крепление направляющей трубы. По металлу пробегала едва заметная дрожь.

— Валиулин, — Рихтер снял запотевшие очки, — немедленно прекращай бурение. И позовите Леонида Ивановича. Похоже, мы наткнулись на что-то серьезное.

* * *

Мы с Марией Сергеевной обсуждали организацию нового медицинского пункта для второй буровой, когда в дверь штабной палатки торопливо постучали.

— Леонид Иванович! — голос Рихтера звучал непривычно встревоженно. — На буровой проблемы.

Я сразу заметил напряжение на его обычно невозмутимом лице.

— Что случилось, Александр Карлович?

— Аномальное давление. Раствор ведет себя странно. И вибрация в фундаменте.

Зорина мгновенно поднялась:

— Я проверю готовность медпункта. Мало ли что.

Пока мы с Рихтером быстрым шагом направлялись к буровой, он вполголоса докладывал детали. Каждое его слово усиливало тревогу. Слишком хорошо я помнил, чем могут закончиться такие признаки.

— Смотрите, Леонид Иванович, — Рихтер развернул на ходу записи. — Давление скачет на тридцать-сорок атмосфер выше нормы. А если учесть характер вибрации и эти известковые примеси в растворе…

— Карсты? — я сразу понял, к чему клонит старый инженер.

— Именно. Похоже, прямо под буровой целая система пустот. Причем заполненных водой под давлением. Мы же можем в них провалиться.

Можно было не продолжать. Я слишком хорошо представлял картину: тонны оборудования проваливаются в подземную полость, увлекая за собой людей и технику. А потом мощный поток пластовой воды вперемешку с нефтью вырывается на поверхность, сметая все на своем пути.

— Сколько времени у нас есть? — спросил я, прибавляя шаг.

— Судя по нарастанию вибрации, счет идет на часы. Может, сутки от силы.

На площадке уже собралось все техническое руководство. Кудряшов протянул мне журнал с записями давления, Островский показывал пробирку с раствором. А я смотрел на едва заметную дрожь металлических конструкций и прикидывал, сколько у нас времени до начала серьезных проблем.

— Объявляйте готовность номер один, — распорядился я. — Валиулин, продолжай следить за давлением. Рихтер, готовьте план укрепления фундамента. И пусть Глушков усилит охрану периметра. Мало ли что может случиться.

Порыв ледяного ветра заставил всех поежиться. На сером январском небе собирались тяжелые тучи. Впереди явно намечались серьезные испытания.

* * *

Глубоко под промерзшей землей, в толще древних известняков, невидимая сила медленно и неотвратимо делала свое дело. Тяжелая нефть, насыщенная растворенным газом, веками дремавшая в пористых пластах, теперь ощутила слабину. Пробуренный людьми канал нарушил природное равновесие.

В хаотичном переплетении карстовых пустот и трещин начиналось движение. Подземные воды, скопившиеся здесь за тысячелетия, тоже пришли в движение, размывая последние преграды. Известняк, изъеденный пустотами как губка, больше не мог сдерживать чудовищное давление.

Микроскопические трещины, невидимые человеческому глазу, начали расти и соединяться. Там, где раньше был монолит, теперь образовывалась сеть тончайших каналов. По ним уже сочилась вода, растворяя породу и расширяя проходы.

А в трехстах метрах над этим подземным хаосом, на заснеженной площадке возле буровой, бурильщик Валиулин неторопливо рассказывал сменщику Петрову последние новости:

— Дочка вот коньки просит. Подкоплю маленько, куплю к весне…

Стрелка манометра за их спинами едва заметно поползла вверх.

* * *

Я как раз просматривал утренние сводки, когда в штабную палатку буквально влетел молодой рабочий Щеткин:

— Леонид Иванович! Там… в фундаменте…

Даже не дослушав, я бросился к буровой. Тревожное предчувствие, мучившее меня со вчерашнего дня, переросло в уверенность — началось.

На бетонной