"Современная зарубежная фантастика-2". Компиляция. Книги 1-24 - Дженн Лайонс

– Ладно. Но просто потому, что Вавилон продает пластины, соответствующие популярным запросам…

– А хочешь узнать, каковы второй и третий по величине источники доходов Вавилона? – прервал его Гриффин.

– От юристов?

– Нет. От закупок армии, как государственной, так и частных. И от работорговцев. Юристы в сравнении с этим приносят гроши.

– Это… это невозможно.

– Но именно так и устроен мир. Давай я нарисую тебе картину, братец. Как ты уже наверняка заметил, Лондон расположен в центре обширной и постоянно растущей империи. Единственный и самый важный фактор, способствующий этому росту, зовется Вавилоном. Вавилон собирает не только серебро, но также иностранные языки и чужеземные таланты, используя их, чтобы творить магию перевода, которая способствует процветанию Англии и только Англии. Львиная доля серебряных пластин всего мира находится в Лондоне. Новейшие и самые мощные пластины написаны на китайском, санскрите и арабском, но в странах, где говорят на этих языках, не найти и тысячи пластин, да и те лишь в домах богатых и влиятельных. А это неправильно. Это хищничество. Фундаментальная несправедливость.

Гриффин имел привычку подчеркивать каждую фразу взмахом ладони, словно дирижер, раз за разом показывающий одну и ту же ноту.

– Но как такое произошло? – продолжил он. – Как вся сила иностранных языков сосредоточилась в Англии? Это не случайность, а намеренная эксплуатация иностранной культуры и зарубежных ресурсов. Профессора любят делать вид, будто башня – это убежище чистого знания, что она стоит выше будничных забот экономики и торговли, но это не так. Она неразрывно вплетена в ткань колониализма. Она и есть основа колониализма. Задай себе вопрос, почему литературный факультет переводит только на английский, а не с него, или зачем переводчиков посылают за границу. Все в Вавилоне поставлено на службу расширения империи. Только подумай: сэр Хорас Уилсон, первым в истории Оксфорда возглавивший кафедру санскрита, половину времени тратит на обучение христианских миссионеров. Цель всего этого – накапливать серебро. Мы владеем серебром, потому что выманиваем его у других стран путем манипуляций или угроз и заключаем торговые сделки, которые обеспечивают приток денег на родину. И обеспечиваем соблюдение этих торговых сделок с помощью тех самых серебряных пластин с выгравированными в Вавилоне надписями, благодаря которым наши корабли быстрее, солдаты выносливее, а пушки смертоноснее. Это порочный круг наживы, и если какая-то внешняя сила не разорвет его, рано или поздно Британия будет обладать всем мировым богатством. Мы и есть та внешняя сила. Гермес. Мы раздаем серебро людям, сообществам и поселениям, потому что они его заслужили. Мы помогаем восстаниям рабов. Движению сопротивления. Мы берем серебряные пластины, предназначенные для чистки салфеток, и используем их для лечения болезней. – Гриффин замедлил шаг, обернулся и посмотрел Робину в глаза. – Вот для чего все это.

Робин не мог не признать, что это самая убедительная в мире теория. Только, похоже, она затрагивала все, что ему дорого.

– Я… я понял.

– Так почему сомневаешься?

И действительно, почему? Робин попытался разобраться в своем смятении, найти причину для опасений, не сводящуюся к одному лишь страху. Но дело было именно в нем – Робин боялся последствий, боялся разрушить величественную иллюзию Оксфорда, в который ему удалось поступить, хотя Гриффин только что испоганил эту иллюзию, не дав ею в полной мере насладиться.

– Все это так внезапно, – пробормотал Робин. – И мы только что встретились, я многого еще не знаю.

– Этим и отличаются тайные общества, – сказал Гриффин. – Их так легко романтизировать. Тебе кажется, что процесс ухаживания будет долгим – тебя будут обольщать, откроют двери в новый мир, покажут все рычаги и людей, приводящие механизм в действие. Если ты составил впечатление о тайных обществах только по романам и дешевым пьескам, то наверняка ждешь особых ритуалов, паролей и тайных встреч на заброшенных складах. Но все происходит не так, братец. Это не дешевая пьеска. Реальная жизнь запутанна, полна страхов и неопределенности. – Тон Гриффина смягчился. – Тебе следует осознать – то, о чем я прошу, очень опасно. Люди умирают за эти пластины, я сам видел смерть своих друзей из-за них. Вавилон с радостью нас растопчет, и лучше тебе не знать, что происходит с членами общества Гермеса, которые попадают им в руки. Мы существуем только потому, что у нас нет единого центра. Мы не держим всю информацию в одном месте. Поэтому я не могу попросить тебя выделить время, чтобы ее изучить. Я прошу тебя рискнуть только на основании моих доводов.

Робин впервые отметил, что Гриффин уже не так уверен в себе, не такой грозный, несмотря на быструю дробь слов. Он дрожал на пронизывающем осеннем ветру, сунув руки в карманы и ссутулившись. И заметно нервничал. Он дергался, и ерзал, и всякий раз, закончив предложение, озирался через плечо. Робин был смущен и взбудоражен, а Гриффин напуган.

– Так и должно быть, – настаивал Гриффин. – Минимум информации. Быстрые решения. Я с удовольствием покажу тебе свой мир, обещаю, ведь одному совсем не весело, но факт остается фактом – ты студент Вавилона, и мы знакомы меньше одного дня. Быть может, придет время, и я доверюсь тебе во всем, но лишь когда ты покажешь себя, а у меня не будет других вариантов. А пока я расскажу тебе, чем мы занимаемся и что нам от тебя нужно. Ты к нам присоединишься?

Встреча подходит к концу, понял Робин. Его попросили принять окончательное решение, и, как подозревал Робин, если он откажется, Гриффин просто растворится в ночи, исчезнет из известного Робину Оксфорда, и придется только гадать, не вообразил ли он все эти события.

– Я хочу… Честное слово, хочу, но пока не… Мне просто нужно время подумать. Прошу тебя.

Он знал, что ответ расстроит Гриффина. Но Робин был в ужасе. Его как будто подвели к краю пропасти и велели прыгать без страховки. Он чувствовал себя как семь лет назад, когда профессор Ловелл положил перед ним договор и спокойно попросил подписать, изменив свое будущее. Только тогда у Робина ничего не было, поэтому и терять было нечего. На этот раз у него было все – пища, одежда, кров – и никаких гарантий выживания, если согласится.

– Ладно, даю пять дней, – сказал Гриффин. Выглядел он сердитым, но не стал его бранить. – У тебя пять дней. В саду Мертон-колледжа есть одинокая береза, ты сразу ее заметишь. Если согласен, до субботы нацарапай на ее стволе крест. А если не согласен, то можешь не трудиться.

– Всего пять дней?

– Если к тому времени ты не разберешься, то