"Современная зарубежная фантастика-2". Компиляция. Книги 1-24 - Дженн Лайонс

Робин жил в Англии, а не клянчил милостыню на улицах Кантона. Только в Вавилоне его таланты что-то значили. Вавилон обеспечивал ему безопасность. Да, наверное, все это неоднозначно с точки зрения морали, но что плохого в желании выжить?

– Не волнуйся, – сказал Гриффин. – Никто не просит тебя покинуть Оксфорд. С точки зрения стратегии это неразумно. Видишь, я свободен и счастлив, находясь вне Оксфорда, но и не могу проникнуть в башню. Мы находимся в симбиотических отношениях с рычагами власти. Нам нужно их серебро. Нужны их инструменты. И, как ни противно это признавать, мы получаем преимущества от их исследований.

Он хлопнул Робина по спине. Наверное, хотел выглядеть братом, но ни один из них не был опытен в таких отношениях, и жест вышел скорее угрожающим.

– Усердно занимайся и оставайся внутри башни. И пусть противоречия тебя не тревожат. Твоя вина пока что невелика. Наслаждайся своим глирарием, маленькая соня.

На углу Вудсток-стрит Гриффин его покинул. Робин провожал взглядом его худощавую фигуру в развевающемся пальто, придающем ему сходство с гигантской птицей, и удивлялся, как можно одновременно и восхищаться, и испытывать отвращение к одному и тому же человеку.

В классическом китайском иероглифы 二心 означают «неверность» или «намерение предать», а буквально они переводятся как «два сердца». И Робин очутился в немыслимом положении – он любил то, что предавал, причем дважды.

Он обожал Оксфорд и свою жизнь в нем. Было приятно находиться среди «балаболов», во многих смыслах самой привилегированной группы студентов. Они хвастались своей принадлежностью к Вавилону, им разрешалось посещать любую библиотеку, включая великолепную Кодрингтонскую, в которой на самом деле не хранилось никаких нужных справочных материалов, однако они все равно туда ходили, потому что в ее высоких стенах и на мраморных полах чувствовали свое превосходство. Все их расходы на жизнь оплачивались. В отличие от других студентов, получающих стипендию, им не приходилось подавать еду в столовой или убирать комнаты наставников. Жилье, питание и обучение оплачивались непосредственно Вавилоном, студенты даже не видели счетов. Кроме того, они получали стипендию в двадцать шиллингов в месяц, а также имели доступ к особому фонду, из которого могли покупать все необходимое по своему выбору. Если удавалось доказать, что перьевая ручка с золотым колпачком поможет в учебе, Вавилон оплачивал ее.

Робин никогда не задумывался над значением всего этого до того вечера, когда наткнулся в общей комнате на Билла Джеймсона, который с несчастным видом выписывал цифры на клочке бумаги.

– Отчет за месяц, – объяснил он Робину. – Я потратил больше, чем мне присылают из дома, и скоро у меня не останется ни пенни.

Цифры на бумаге поразили Робина: он и не представлял, что обучение в Оксфорде обходится так дорого.

– И что будешь делать? – спросил он.

– Заложу кое-что до следующего месяца, чтобы покрыть разницу. Или придется реже питаться. – Джеймсон поднял голову. Выглядел он ужасно смущенным. – Мне страшно неприятно спрашивать, но не мог бы ты…

– Конечно, – поспешил ответить Робин. – Сколько тебе нужно?

– Я бы не стал просить, но стоимость триместра… С нас взяли дополнительно за препарирование трупов по анатомии, и я…

– Можешь даже не говорить. – Робин сунул руку в карман, вытащил кошелек и начал отсчитывать монеты. В этот момент Робин показался себе ужасно напыщенным: он только утром получил у казначея стипендию и надеялся, что Джеймсон не решит, будто он всегда ходит с таким набитым кошельком. – Этого хватит хотя бы на еду?

– Ты просто ангел, Свифт. Я отдам в следующем месяце, сразу же. – Джеймсон вздохнул и покачал головой. – Вавилон. Он заботится о своих студентах, да?

Да, заботится. Вавилон не только богат, но и уважаем. Их факультет был, безусловно, самым престижным в Оксфорде. Именно Вавилоном хвастались первокурсники, показывая приехавшим погостить родственникам университет. Именно студент Вавилона неизменно выигрывал ежегодную премию ректора Оксфорда, присуждаемую за лучшее стихотворение на латыни, а также стипендию Кенникотта для изучающих иврит. Именно студентов Вавилона приглашали на специальные приемы[937] с политиками, аристократами и богачами, которые составляли основную клиентуру факультета. Однажды прошел слух, что на ежегодном приеме в саду факультета будет присутствовать сама принцесса Виктория; это оказалось неправдой, но принцесса подарила Вавилону новый мраморный фонтан, который через неделю установили на лужайке, и профессор Плейфер устроил так, чтобы фонтан выстреливал высокие сверкающие дуги воды и днем и ночью.

К середине второго триместра, как и все студенты до них, Робин, Рами, Виктуар и Летти пропитались невыносимым превосходством университетской элиты. Их забавляло, как новички, которые в буфете относились к ним свысока либо игнорировали, начинали заискивать и жать руки, когда они рассказывали, что изучают теорию перевода. Друзья как бы случайно упоминали, что у них есть доступ в салон для отдыха, очень красивое и недоступное другим студентам помещение, хотя, по правде говоря, они редко проводили там много времени, поскольку трудно вести даже обычный разговор, когда в углу храпит морщинистый профессор.

Виктуар и Летти, теперь понявшие, что присутствие женщин в Оксфорде – скорее всем известная тайна, чем явное табу, начали потихоньку отращивать волосы. Однажды Летти даже появилась в буфете в юбке, а не в брюках. Студенты перешептывались и указывали на нее пальцами, но персонал не проронил ни слова, и ей подали три блюда и вино без каких-либо происшествий.

Но во многом они оставались здесь чужими. Никто не обслужил бы Рами в их любимых пабах, если бы он пришел первым. Летти и Виктуар не могли брать книги из библиотеки без присутствия студента мужского пола, который мог за них поручиться. Владельцы магазинов принимали Виктуар за горничную Летти или Робина. Портье регулярно просили всех четверых не ходить по лужайке, в то время как другие мальчики преспокойно топтали якобы нежную траву.

Более того, им всем потребовалось несколько месяцев, чтобы научиться говорить как оксфордцы. Оксфордский английский отличался от лондонского и появился в основном за счет склонности студентов искажать и сокращать все подряд. «Магдалина» произносили как «Мадлен»; по тому же принципу улица Сент-Олдейт превратилась в Сент-Олд. Летние каникулы сократили до Летних. Новый колледж стал Новым; колледж Сент-Эдмундс стал Тедди. Прошло несколько месяцев, прежде чем Робин привык произносить «универ», когда имел в виду Университетский колледж. Пирушкой называли вечеринку с множеством гостей; «скворечником» называли деревянный ящик, куда поступала почта.

Оксфордские традиции также подразумевали целый ряд негласных правил и условностей, которые, как боялся Робин, он никогда не поймет до конца. Ни один из его друзей не мог разобраться, например, в правилах этикета для визитных карточек, или как проникнуть