Великий и Ужасный 2 - Евгений Адгурович Капба

— Однако, кадавра этого в Паннонской Хтони видал, — из облака пыли вышел Хурджин, почему-то один, без сопровождавших его в качестве прикрытия троих снага.

— Резиновыми членами торгует? — не удержался я.

— А? Так-то нет! Так-то это мясной голем, он не торгует, он только убивать горазд, и то часа три-четыре, потом гнить начинает однако… — Хурджин сохранял обыкновенную свою невозмутимость.

— Какой еще… — обрадоваться появлению тролля я не успел, рама лопнула и на улицу вывалилось огромное туловище о трех головах и с кучей конечностей.

Нет, не как то самое момо, которое человекопаук из Клоаки. А как Мясник из Варкрафта. Бочкообразное тело, противоестественные выкрученные конечности, хтонически фосфоресцирующие глаза всех голов сразу и раззявленные пасти. Судя по торчащим там и сям элементам алых доспехов, под воздействием магического выброса несчастные пацаны и их убийца теперь представляли собой единое целое! Чтоб я сдох, если все это не хитрый план: наубивать народ, прокачаться на этом, свалить в закат — и использовать своих жертв для суматохи, паники и террора!

— Броа-а-а-ар-р! — заорал мясной голем.

— Трамплин! — выкрикнул я.

Девчонки слитно выставили щиты над головой, и, разогнавшись, я подпрыгнул, оттолкнулся от подставленных стальных пластин, и, пролетая над трехметровой тушей голема, секанул кардом наотмашь, раскраивая ему голову.

Плеснуло красным — но тварь осталась на ногах. Я приземлился, ушел в перекат, намереваясь подрезать чудищу ноги, но…

— ДЫЩ! — раздался голос эльфийского штуцера.

Лопнула вторая башка! И тут мясник стал меняться — оставшаяся целая черепушка на глазах обросла пластами мёртвой плоти, скрываясь в такой странной броне.

— Однако, без меня не получится, — Хурджин, крякнув, выломал из стены кусок бывшей газовой трубы и крутанул его над головой с гудением. — Так-то вместе мы его сейчас уделаем!

И мы уделали.

* * *

Это был кабздец. Такая серия ударов, которую получили Проспект и весь Маяк за последнюю неделю сломил бы кого угодно. Никто не занимался подсчетами местного населения, но по примерным прикидкам на момент моего тут появления в Сан-Себастьянской хтони, на мысу Ашара проживало что-то около тысячи двухсот человек, шести или семи сотен гномов, полутора тысяч снага и пары сотен гоблинов. Половина всего этого сброда вкалывала на производствах и занималась сбором ресурсов в пользу маякских буржуа, еще тысяча — кучковалась вокруг Проспекта с его мелкими мастерскими, магазинчиками, притонами, малинами и хазами, предпочитая рискованную жизнь мародеров, охотников и сталкеров в самом сердце Хтони мнимой безопасности кварталов у решетки.

Остальные были «дауншифтерами» — или попросту бичами. Недостаточно целеустремленные, чтобы работать на предприятиях, и слишком трусливые, чтобы драться, эти асоциальные элементы всех рас и народов жрали не пойми что, спали не пойми где и дохли в первые же месяцы после перехода через КПП. Дикие снага, потерявшие облик человеческий пропойцы и торчки, опустившиеся гномы, сбрендившие гоблины…

При этом проблемы с выходом в город были только у ссыльных — добровольные переселенцы могли курсировать туда-сюда без всяких проблем, их просто отмечали через фэйс-айди. Почему эти сотни и сотни свободных личностей выбирали Хтонь — с этим я разобрался сразу после осознания себя в теле ученика резчика — полуорка Сархана.

И вот теперь Маяк потерял половину своего населения. Были убиты упырями или тварями, или погибли под завалами практически все представители дна, и многие из тех, кто не успел прибиться к большой вооруженной группе в первые же минуты после атаки хайдуков. Многие из этих мужчин и женщин встретили смерть с оружием в руках, достойно сражаясь — такой тут жил народ. Мы потеряли троих из великолепной первой шестерки снага-стахановцев, Витенька был ранен очень серьезно и теперь отлеживался в цистерне, Хурджин получил повреждение обеих ног и едва не погиб в схватке с двумя мясниками — они навалились на нас целой толпой у гостиницы Кузеньки, куда мы пришли на помощь гоблинятам. Шерочка за малым делом не лишилась скальпа, Машерочке разорвало куском арматуры бедренную артерию.

Если бы не мои татау — Орда вполне могла бы прекратить свое существование. Но — у соратников исправно полыхали золотом предплечья, и дарили им реанимацию и исцеления, ну и бонусом — физическое и нервное истощение. И окружающие это видели! И — хотели в Орду!

Притащился Щербатый:

— Бабай, подлечи меня, а? — один глаз у него вытек, половина рожи представляла собой кровавое месиво, правая рука болталась бессильной плетью.

Во мне кипела энергия, просто бушевала — мы нарубили тварей вдоволь, кажется, еще немного — и эта самая мана из ушей польется, отказывать не было никакого смысла, но… Благотворительность? Не думаю, что в нынешних условиях это хорошая идея.

— Помоги мне помочь тебе, — сказал я, раскрывая набор Резчика и раскладывая перед собой на столе приспособления для татуирования. — Давай, Щербатый, не стесняйся.

Этот снага был лучшим из своего племени — настоящий вождь, умный руководитель, опытный воин. Хотя, как и все снага — редкостный засранец! Мне такие пригодятся.

— Моя жизнь… — Щербатому явно не нравилось то, что он делал, но жить хотелось сильнее. — Моя жизнь принадлежит Орде!

— Лок-тар огар, брат! — я хлопнул его по здоровому плечу. — Давай сюда руку.

Татау с изображением чрескостного компрессионно-дистракционного аппарата Илизарова должна была помочь в его случае. Ну и про красный крестик не забыть, и про жезл Асклепия…

Дальше принесли Евгеньича. Редада наш Баракаев, храбрый касог и отличный мужик, получил перелом позвоночника и рваную рану в области сердца. Здесь — ниточка пульса, «звезда жизни» с машин скорой помощи и медицины катастроф, красный крестик, а еще — подкова и клевер на удачу, и компас — просто потому что хочу, чтобы сталкеру остался приятный бонус и он всегда мог найти обратную дорогу. Ну, нравится мне этот мужик, толковый дядька же!

А потом были еще — многие и многие, кто-то из них мог произнести сакральную формулу присяги, кто-то бредил в беспамятстве… Плевать, я истыкал себе всю ладонь стилом, и несмотря на всю накопленную энергию, чувствовал, как кружилась голова.

— Тут алкаш какой-то героический… — с сомнением глядя на меня, проговорила Шерочка. — К тебе просится. У него кость из ноги торчит.

— Я-а-а-ть, ну какой алкаш-то? Какой алкаш? — в башке было пусто, перед глазами мелькали огненные мухи.

— Бабай! Это я, Мефодий! Бабай, выручи, а? Я по гроб жизни, слышишь? Не оставь, а? Что я без ноги делать буду?

— Мефодий? — это был тот мужик, который единственный со всего проспекта согласился продать мне мыло