Дайте мне меч, и я переверну мир! Том 3 - Стас Кузнецов

Отец, действительно, выглядел встревоженным, а его не так просто было испугать. Мне стало немного не по себе. Я кивнул.

— Я буду осторожен. Через девять дней я спасу Фила, и помогу тебе в твоих делах.

На том мы и расстались. В целом, мы поняли друг друга, и это было очень даже не мало.

Прежде чем заняться поисками матери, я решил навестить Фила, чтобы принести ему еды и воды, да и вообще проверить как он.

Я взял на кухне курицу, положил её в мешок. Пока шёл, раздумывал, что нужно будет попросить кого-нибудь присмотреть за Филом, пока сам я буду отсутствовать. Сначала я вспомнил про Ганса, но потом решил, что не всякое родительское сердце выдержит, если сделать его свидетелем вот таких нечеловеческих страданий сына. С Аделаидой и Лейлой я связываться не хотел, знал, что в итоге окажется себе дороже… Леона я планировал взять с собой.

Я вошел в подземелье замка Гербертов, мимоходом заметив, что оно всегда освещалось ровным светом факелов. Мне стало интересно, ведь кто-то их, должно быть, менял, или это какие-то неперегорающие факелы. Скорее всего, второе, потому что в темнице я ни разу никого не видел.

В этом же подземелье находился наш родовой склеп. По идее, там ведь должны покоиться останки моей казненной матери. В склепе я никогда не был, надо бы, когда появится время, сходить, взглянуть на месте ли её тело или исчезло вместе с чудесным воскрешением.

Я повернул в коридор с темницами, прошёл буквально несколько шагов и замер на месте, как вкопанный. Из камеры Фила слышался какой-то жутковатый разговор.

— Ты не победишь, медведь! — горячо шептал Фил.

— Я уже победил, — хрипло прорычал кто-то.

— Нет, — противился Фил, — я человек!

— Посмотри на себя! — засмеялся неизвестный. — У тебя шерсть растет!

— Всё равно… это не я!

— Я это ты! Ты это я!

— Нет!

— Да, — насмешливо прохрипел чужой голос, — прими это, и мы будем делать великие дела!

Я сжал кулаки. Кто смеет науськивать Фила и почему он не один в камере? Я подкрался и заглянул в решетчатое окошко двери.

Фил сидел на корточках, закрыв уши руками. В свете факелов казалось, что под кожей у него что-то ползает, шевелиться. Больше в темнице никого не было, кроме уродливой горбатой тени на стене, в которой угадывался силуэт медведя.

— Тебя никто не спасет. Смирись! — опять раздался противный хриплый голос, раздался не откуда-то, а из груди самого Фила.

— Эрик, он спасет меня! — в отчаянии крикнул Фил.

— Это тот, что наблюдает сейчас за нами? Не торопиться он тебя спасать, судя по всему, — рассмеялся медведь внутри Фила.

Фил поднял на меня глаза. Я невольно вздрогнул, это были налитые кровью глаза зверя. Лицо и руки у него по локоть заросли коричневой шерстью. Он отвернулся и, будто бы стесняясь своего вида, стал рвать на себе шерсть. Сначала потихоньку, потом, всё более увлекаясь и наконец, совершенно безумно, с воплями и стонами принялся вырывать клоки шерсти вместе с кусками кожи.

Потом, словно проиграв эту битву, он кинулся к решетке двери и хрипя стал биться в нее, лицо его исказила страшная гримаса, сильно напоминающая медвежий оскал. Дверь, к счастью, держалась крепко и лишь подрагивала под мощными ударами Фила.

Фил, в очередной раз, с разбегу, ударившись о дверь так, что кости затрещали, вдруг повалился на пол и затих. Я думал, что он потерял сознание, но Фил пошевелился и глянул на меня с мольбой в глазах.

— Эрик, я это я…ещё я, — как-то жалко пролепетал он.

— Ты это, ещё ты. Ему не победить, Фил, ты сильнее его, — заверил я Фила, но голос у меня предательски дрогнул. — Я спасу тебя, Фил, не сомневайся!

Так и не решившись открыть дверь камеры полностью, я торопливо открыл только маленькое окошко, закинув в него мешок с курицей для Фила, точно он был уже не человеком, а зверем. Стыдясь своего поступка, я поспешил прочь.

Заботу о Филе я решил поручить Альфреду, у старика были стальные нервы, он проявил себя человеком честным, справедливым, к тому же, к Филу он всегда относился по-отечески покровительственно.

Завершив дела связанные с вынужденным заточением Фила, я поспешил в комнату своей матери, надеясь, во чтобы то ни стало, найти ответы на свои вопросы.

У материнских покоев я на мгновение замер не решаясь шагнуть дальше. И в ту же секунду мне в спину ударил откуда-то взявшийся сквозняк, словно подталкивая меня. Я поёжился.

Затем достал ключ и тяжело, со скрежетом, провернул его в замке.

Глава 2

Достал ключ и тяжело, со скрежетом, провернул его в замке, потянул за ручку. Дверь со скрипом, медленно подалась на меня. Я сделал шаг, переступив порог.

Воздух был спертый, тяжелый. В нос ударила, потревоженная моими ногами, пыль, я поморщился и чихнул.

Сквозь плотные наглухо задернутые шторы свет почти не проникал и в комнате царил зловещий полумрак.

Я был напряжен донельзя. Вовсю работала накрученная отцом жуть, еще и мрак этот в комнате… Первым делом я пошел к окну. Шаги в тишине глухо стучали и отдавались в висках. Я раздвинул тяжелые бархатные шторы. Пыль словно искрящимися пузырьками шампанского затанцевала в воздухе подсвеченная лучами вечернего солнца. Свет ударил по глазам, я сощурился и вновь, не удержавшись, чихнул.

Я огляделся, прислушался к себе. Пока никаких из обещанных отцом голосов и галлюцинаций у меня не наблюдалось. Апартаменты отличались только большими размерами, роскошью времен Людовика XIVи запустением. На пыльном полу, извилистой тропкой, оставались отпечатки моих ног. В комнате, рядом с кроватью стояла большая золотая ванна, большое трюмо с зеркалами, для одной комнаты зеркал вообще было многовато: зеркальный потолок, зеркала на стенах и на шкафах. Как будто кто-то страдал синдромом нарцисса.

Кроме зеркал, повсюду висели ещё и картины, но, что на них изображено, из-за слоя пыли разглядеть было сложно. Так как горничных сюда заманить не представлялось возможным, с их тряпками и штучками для уборки, я сдернул с кровати тяжелое покрывало, решив смахнуть пыль с картин им.

Картину я выбрал самую большую, чуть ли не во всю стену, ту, что висела как раз напротив кровати. Чтобы очистить её