Начальник Культуры - Валерий Александрович Гуров

Я отключил звонок. Помощника тоже поменять надо. Парень он простой, но уж больно врать пристрастился. Тут весь рассадник выкашивать надо. Напалмом выжигать.

Голова раскалывалась. А тут ещё секретарша сообщила, что остальные министры просят перенести отчёт на следующую неделю и приехать никак не могут. Не знаю, как было принято при прежнем губернаторе, но меня такой подход категорически не устраивал. Свои выводы я сделал, и решение будет непопулярным. Мне нужна команда исполнителей, у которой будут гореть глаза, а душа — болеть за дело. Ну нет понимания у людей, что если в стране всё будет хорошо, то и у них стабильность будет. Работать, правда, для этого нужно… а работать мало кто любит.

Несмотря на высокую температуру, я всё-таки решил ехать в администрацию и там немедленно начинать готовить материала к их устранению, и после и к увольнение. Для начала вызову всех по одному и предложу по собственному. Если будут артачиться, соберу материалы в прокуратуру. Конечно, прокурор тоже у кормушки, скорее всего. Как отбить охоту воровать у крупных чиновников? Трудно, если они охотятся с судьей и прокурором. Но копию-то я направлю в Москву. Им придётся принимать меры, а Следственному комитету — возбуждать дела. Они полагали, что я не полезу со своим уставом в чужой монастырь. Лазили уже и не раз.

Накинув пальто, я вышел из квартиры и спустился к автомобилю, обматывая шарф вокруг шеи и натягивая меховую ушанку. Я на минуту застыл на крыльце подъезда, окидывая взглядом тайгу, раскинувшуюся на горизонте. Такая страна, такие богаства. Эх… Я попытался вдохнуть здешний девственно-чистый воздух полной грудью, но толком не насладился, потому что с утра у меня был заложен нос.

Водителя я на сегодня отпустил, так как думал, что никуда не поеду, поэтому за руль садиться придётся самому. Правда, от сотрудников службы безопасности не отделаться. Те, как тени, последовали к своей машине сопровождения.

Рядом с моим автомобилем на столбе электропередачи электрики чинили проводку. Я, пока шёл к машине, ежась от холода и кутаясь в пальто, наблюдал за тем, как идут ремонтные работы. Ветер был жуткий, благо не метель.

Электрики перематывали изолентой трухлявую проводку, держащуюся на одном честном слове. Ставил стяжки и хомутики.

— Здорово, мужики! Здесь бы новые провода поставить, развалится же, недели не пройдёт, — сказал я, видя, как те изо всех сил стараются сделать из говна конфетку.

Вот только первый же порыв ветра — и линию опять оборвёт. Меж тем я помнил, что, судя по отчётам ЖКХ, на обновление проводки было выделено несколько миллионов рублей из бюджета в рамках ежеквартального обслуживания. Конечно, на деле никто ничего не обновлял и обновлять не собирался.

— Так денег нет на новое, поэтому работаем с тем, что есть, — обернулся ко мне один из электриков.

Его лицо из-за сильного мороза было спрятано за повязкой, но мне оно на миг показалось знакомым. Точно, так похож на одного из охранников, что сопровождали олигарха на вчерашние встречи… родственник, наверное. Я сбился с мысли, чувствуя, что наступил во что-то мокрое. Обернулся и увидел у правого колеса машины лужу какой-то жидкости. То, что это бензин, было несложно догадаться — при минус двадцати градусах он не замерзал. Мне пробили бензобак. Странно, что запах не почуяла служба безопасности.

Боковым зрением я увидел, как кран, на подъёмнике которого стоял электрик-охранник, тронулся и поехал прочь. А один из проводов, подхваченный порывом ветра, сорвался и полетел вниз. Я от неожиданности глотнул холодного воздуха и зашелся в кашле. Оголённый провод упал в лужу бензина, тот вспыхнул — и пламя метнулось к бензобаку.

Вспышка.

Прогремел взрыв.

Было не больно, боль я просто не успел почувствовать. Ощущение было странным, я никогда такого не испытывал — и, наверное, не испытаю вновь.

Потому что я умер. И последней мыслью стало, что мне обидно. Нет, не за себя, за державу, как говорится, обидно. За мою любимую Родину…

Глава 2

Очнулся я резко, будто вынырнул из ледяной воды, жадно глотая воздух. В голове гудело, в руках-ногах тяжесть, перед глазами — мутный свет, который дрожал, как осиновый лист. Моргнул, пытаясь собрать мысли в кучу, но тут же в уши хлынул дребезжащий, тягучий, как перетопленный сахар, звук баяна. Вот уж не думал, что такая музыка в загробном мире есть.

— От героев былых времён… — разнеслось под высоким потолком нестройное, но проникновенное пение.

Голос пожилой, с надрывом, с вибрацией — так поют те, кто когда-то рвали связки в запойных застольях. Что за чертовщина? Где я? Или в больнице теперь обязательно должен быть кружок самодеятельности ветеранов?

Я моргнул ещё раз, попробовал приподняться, но тело отозвалось странной лёгкостью — как будто не моё. Суставы не скрипят, поясница не ноет, руки лёгкие, живые… Да ещё и зрение чётенькое…

Что за⁈

Рывком поднялся и уставился на свои ладони. Гладкая кожа. Ни единого шрама. Ни следов прожитых лет и возрастных клякс. Провёл рукой по лицу — ни бороды, ни щетины. Молодые руки. Молодое тело. Ёкарный бабай…

Я огляделся.

Районный дом культуры. Старый и до боли знакомый в своем антураже ушедшей эпохи. Тяжёлый запах дерева и пыли щекотали нос.

Высокий потолок с жёлтыми разводами от протечек. Стены серые, облупленные, но украшенные агитационными плакатами: «Культура — душа народа!» и «Слава сельским труженикам!». На полу залатанный линолеум, который давно пора выкинуть. На стенах — фото местных передовиков производства, ветеранов, а в углу — пыльный рояль, к которому, похоже, не прикасались со времен царя Гороха.

Но главное — календарь.

Я вгляделся. 2005 год.

Сглотнул.

Со стены на меня смотрел молодой президент, еле заметно улыбался. Я ему кивнул и пришло осознание новой действительности.

По спине пробежал холодок. Неужели сон? Да чушь какая-то! Ущипнул себя за руку. Больно. Я это,ну точно! а кто же еще?

И это не сон.

Очнулся я в какой-то подсобке за кулисами. Вокруг путаница проводов, над головой электромонтажный щиток, открытый нараспашку. Меня, что ли, шарахнуло током? Я потер виски и выглянул за шторку.

Зал примерно на двести мест. Сплошь пожилые люди сидят. На сцене, стоял дед-баянист в костюме с медалью на лацкане, старательно наяривал на инструменте. я повертел головой, но тут с грохотом что-то упало.

— Батюшки, да Кузьмич помирает! — завизжала бабка в первом ряду.

Кузьмичем оказался тот самый баянист. Он теперь валялся на сцене,