Над хаосом - Питер Чарски

мог, в принципе, вообще не выходить наружу и не соприкасаться с дикими джунглями. В центре располагалась небольшая электростанция, питавшая энергией все остальные сооружения, а рядом находился исследовательский корпус, который резиденты комплекса называли Хьюстон. Чуть в стороне стоял жилой корпус, и, кроме этого, рядышком были всякие вспомогательные постройки.

Внутри Хьюстона было всего четыре «точки интереса», также имевшие имена собственные: Комната Марии, Декартовский театр, Солярис и бар «Кики-Буба». Комната Марии представляла собой небольшое помещение с тремя креслами для погружения в виртуальную реальность. Сами кресла могли бы сойти за зубоврачебные, если бы не сферические капсулы для головы и не обилие проводов, струившихся от этих сфер к полу и уходивших куда-то в недра здания. Выглядело это как самая настоящая гигеровская биомеханика, и Натан был очень рад, что ему не предстоит подключаться к этим машинам. Тут же находился и симулятор, с помощью которого планировалось взаимодействовать с ИИ напрямую и реализовывать проекты научной группы доктора Рамачандряна. Какие именно – Натан все еще был в неведении.

Декартовский театр был рядом, отделенный от Комнаты Марии прозрачной стеклянной панелью. Конечно, необходимости в таких мерах предосторожности не было, но строители комплекса, вероятно, об этом не знали. А может быть, ориентировались на фантастические фильмы, где рабочая зона лаборатории всегда отделена от управляющего центра толстым бронированным стеклом. Из Декартовского театра ученые наблюдали за тем, что творилось одновременно в скромной физической ипостаси Комнаты Марии и в эпических виртуальных пространствах, которые создавали компьютеры, работавшие над симуляцией. Для этого на стенах Театра были установлены огромные экраны.

Солярисом называли всю центральную часть исследовательского корпуса, своим стеклянным куполом охватывавшую и Театр, и Комнату вместе. Так что, строго говоря, Комната Марии и Декартовский театр были всего лишь зонами внутри исследовательского корпуса Солярис. Последним, но самым важным для некоторых участников проекта объектом тут был импровизированный бар под названием «Кики-Буба», о чем посетителя извещала соответствующая рукописная табличка. На ней, кстати, было упомянуто, что бар работает «от рассвета и до последнего Тома Тагеля». Бар представлял собой обыкновенную стойку с рядами разнообразных напитков и автоматом с закусками, довольно плохо сочетающуюся с общим минималистичным стилем лаборатории. Почему-то Натан сразу понял, что наличие бара было специальным требованием Томаса Тагеля, это было вполне в его стиле.

Натан прилетел на остров последним, отдельно от всех, его привезли на вертолете не говорившие по-английски китайцы в форме частной военной компании с нечитаемым названием. Никакой вводной информации он не получил и даже круг своих обязанностей представлял крайне условно.

– Как называется остров? – крикнул, пытаясь прорваться сквозь гул моторов, Натан, обращаясь к сидящему напротив с абсолютно непроницаемым лицом китайцу.

К его удивлению, тот понял вопрос и быстро ответил:

– Сейчас никак. Никого нет. Раньше был Аставьястата.

– Аставьястата? – повторил Натан. – Это санскрит?

– Не знаю. Местные называли.

– А куда они подевались?

– Не знаю. Уехали все.

Остров действительно был необитаем, а население Соляриса делилось на две неравные группы: ученых и обслуживающий персонал комплекса. Этот персонал занимался настройкой оборудования и ведением всего хозяйства, что вполне соответствовало его названию. Они все были китайцами, которые по-английски общались только на технические темы, а от любых общих вопросов просто уходили. Уходили не фигурально выражаясь, а физически – ногами. Сколько им за это заплатили, Натан даже не догадывался, но разговорить их было нереально. Они все были в медицинских масках и одинаковых комбинезонах с номерами, поэтому Натан никого из них так и не запомнил. Ели и жили они тоже отдельно от ученых. Никакой связи с «большой землей» у комплекса не было предусмотрено. В научном центре был свой интранет, а внешняя связь глушилась; кроме этого, ученым не разрешили взять с собой даже мобильники (у Натана телефон забрали суровые китайцы еще в вертолете). Натан подозревал, что связь должна быть в кабинете у доктора Рамачандряна, но пока не мог подтвердить или опровергнуть свою догадку.

На данном этапе научная команда проекта состояла из пяти человек, включая самого доктора Рамачандряна. Из них Натан знал только Тома Тагеля и был шапочно знаком с антропологом Саулом Рипке (они пару раз пересекались на конференциях и, кажется, даже один раз были на каком-то фуршете), а остальные были для него темными лошадками.

Доктору Эркюлю Рамачандряну на вид было за шестьдесят, и выглядел он точно так же, как на фотографии из статьи о докторе Рамачандряне в Википедии. Грузный мужчина в сером старомодном костюме (не в том самом, что в Википедии, но примерно такого же стиля), с внушительной седой бородой и могучей, как у льва, шевелюрой. Он говорил низким голосом с сильным французским акцентом и часто появлялся с потухшей сигарой в руках. Его ассистентка Даниэла Дени была еще более незаурядным человеком. Когда доктор говорил, она обычно сидела или стояла рядом, замерев и выпрямив спину, не моргая и ловя каждое его слово, и было сразу понятно, что она готова убить даже за то, что доктора просто перебьют. «Печальное зрелище, такая степень жертвенности уже асексуальна», – сказал как-то по этому поводу Том Тагель.

Первое время Натан слонялся по комплексу как неприкаянный, потому что у него действительно не было никаких задач. Однако на третий день второй недели на него наконец обратил внимание сам «доктор Рама», как его тут все называли, и пригласил на весьма запоздалое собеседование. Они расположились в кабинете доктора, где-то на задворках Соляриса, и там был действительно вмонтированный в стену блок спутниковой связи. Даниэлы в комнате с ними не было.

– Он мог бы взломать все банковские коды мира за сутки, – благодушно сказал Рамачандрян, продолжая начатый в коридоре разговор и тяжело садясь в свое кресло. – Но в этом нет никакого практического смысла – мировая экономика после этого будет уничтожена. Но я не говорю, что мы ничего такого не делали, хе-хе, недостатка в финансировании у нас нет!

– Так ваша цель – создание сильного ИИ? – спросил Натан.

Доктор посмотрел на него как на умного не по годам ребенка.

– Вовсе нет, для нас это лишь средство. А цель – счастье человеческого рода и устойчивое развитие цивилизации, – сказал он, доставая коробку с сигарами. Он со щелчком открыл лакированную крышку и спросил Натана: – Курите?

– Нет, бросил уже давно, извините… – Натан помахал рукой перед своим носом, как будто разгоняя дым.

– Не возражаете в таком случае? – с легкой издевательской интонацией спросил Рамачандрян.

– Да, курите на здоровье, запах мне не мешает. И все-таки то, что вы обозначили как цель, – это слишком расплывчатые и общие понятия. Ими в истории часто прикрывали самые разные моти…

– Основа нашей программы – это два проекта, – уверенно перебил его Рамачандрян. – Они называются просто: проект «Хаос» и проект «Порядок».

– Очень интересно, расскажете про оба?

– Что вас больше интересует, хаос или порядок? – с улыбкой спросил Рамачандрян, окутываясь облаком сигарного дыма.

– Причины.

– Тогда, конечно же, «Хаос». D’accord – это проект по моделированию нашего будущего на основании неполных данных. Человек и традиционные суперкомпьютеры на такое не способны, но мы верим, что наш ИИ с этой задачей справится.

– И ваш заказчик сможет заработать на следующем падении биржи?

Доктор слегка поморщился и промолчал. Он несколько ленивым жестом протянул руку и стряхнул сигарный пепел в стоявшую на столе пепельницу, а затем произнес:

– Я был против вашего появления здесь… Это упрямый Тагель настаивал. Я было хотел ему окончательно отказать, но потом подумал, что даже вы можете быть нам полезны.

– Каким же образом? – вежливо поинтересовался Натан, про себя отметив, что доктор Рамачандрян далеко не первый напыщенный придурок, которого он видел за годы, проведенные в этом бизнесе.

– Журналист с бойким пером, но очень ограниченным взглядом на мир. Привыкший больше действовать, чем размышлять. Вы можете в нужный момент помочь нам дернуть рубильник. Боюсь, что мои ученые в критической ситуации этого сделать не смогут – они слишком много вложили в этот проект. Они слишком к нему привязаны. Для них ИИ – это ребенок, любимое дитя.

– А у вас есть этот рубильник? – спросил Натан.