Хаски и его учитель Белый кот. Книга 1 - Жоубао Бучи Жоу

Ознакомительный фрагментсобрался всех вас убить. И кто оба раза его остановил? Разве вы остались бы в живых, не будь моего наставника, который рисковал жизнью, защищая вас? Могли бы вы, целые и невредимые, стоять сейчас здесь и говорить со мной, если бы не он?

Наконец кто-то тихо кашлянул и мягко ответил:

– Молодой господин Сюэ, не сердитесь. Мы все… очень переживаем из-за случившегося с уважаемым наставником Чу. Однако, как вы изволили заметить, его держат в заточении уже десять лет, так что, возможно, он уже давно… Словом, если вы уже прождали целых десять лет, то могли бы подождать и еще немного, правда?

– Правда? Да чтоб вы провалились со своей правдой!

Собеседник Сюэ Мэна выпучил глаза:

– Почему вы на меня кричите?

– А почему не должен? Мой наставник, оказывается, был готов отдать жизнь ради спасения таких… таких… – Задохнувшийся от возмущения Сюэ Мэн какое-то время не мог произнести ни слова. – Вы не стоите подобных жертв.

С этими словами Сюэ Мэн резко отвернулся. Его плечи мелко задрожали от сдерживаемых рыданий.

– Но мы же не говорили, что не собираемся спасать наставника Чу…

– Точно! Все мы помним доброту наставника Чу. Мы ничего не забыли, молодой господин Сюэ. Своими жестокими словами вы делаете из нас негодяев, готовых отплатить за добро черной неблагодарностью, а такое сложно снести.

– Кстати говоря, разве Мо Жань не был еще одним учеником наставника Чу? – тихо сказал кто-то. – По моему мнению, в случае, когда ученик творит бесчинства, учитель также должен отвечать за его злодеяния. Как говорится, нерадивый сын – ошибка родителя, недостойный ученик – недосмотр учителя. А если здесь изначально не на что жаловаться, то к чему обиды?

Кто-то прервал эту безжалостную речь, немедленно воскликнув:

– Чушь! Следите за своим языком!

Затем он повернулся к Сюэ Мэну и доброжелательным тоном сказал:

– Молодой господин Сюэ, не нужно горячиться…

Но Сюэ Мэн не дал договорить.

– Как я могу не горячиться? – Он был так зол, что его выпученные глаза, казалось, вот-вот выпрыгнут из орбит. – Вам легко стоять здесь и чесать языками, но это мой наставник, мой! Я столько лет его не видел! Я даже не знаю, жив он или мертв, не знаю, как он там! Зачем я здесь, как вы думаете?

У него вновь перехватило дыхание, а глаза налились кровью от злости.

– Неужели вы и впрямь ждете, что Мо Вэйюй сам спустится сюда, упадет на колени и взмолится о пощаде?

– Господин Сюэ…

– На всем белом свете у меня не осталось никого роднее моего наставника.

Сюэ Мэн дернулся, высвобождая из рук старика-монаха полу своего одеяния, за которую тот его удерживал, и глухо добавил:

– Если вы не желаете идти, я отправлюсь туда один.

С этими словами он развернулся и пошел вверх по склону.

Сырой промозглый ветер шелестел на тысячу ладов; казалось, где-то в густом тумане посреди горных пролесков перешептывались между собой тысячи злобных духов, шуршали, блуждая среди деревьев, сонмы демонов.

Сюэ Мэн в одиночку добрался до самого пика, и перед его глазами предстал величественный дворец Мо Жаня, окна которого безмятежно сияли в ночи светом множества свечей. Внезапно юноша заметил возле пагоды Тунтянь три могильных холма. Подойдя ближе к первому из них, сплошь заросшему травой, он разглядел крупную надпись, вкривь и вкось, будто собачьей лапой, выдолбленную на надгробии: «Могила сваренной на пару драгоценной супруги Чу». Второй могильный холм, расположенный прямо напротив могилы «сваренной на пару супруги», выглядел совсем свежим: его явно насыпали совсем недавно. Надпись на надгробии гласила: «Могила зажаренной в масле императрицы, урожденной Сун».

Еще десять лет назад Сюэ Мэн расхохотался бы в голос при виде этих нелепых надписей.

В то время Сюэ Мэн и Мо Жань были учениками одного наставника. Большой шутник, Мо Жань ради смеха устраивал целые представления. Даже Сюэ Мэн, который с давних пор на дух не переносил Мо Жаня, и тот зачастую не мог не расхохотаться от очередной его шутки.

Что еще за сваренные на пару супруги и жареные императрицы? Наверное, этот записной юморист Мо Жань решил сочинить для почивших жен надгробные надписи в стиле своих девизов «Ванба», «Гуа» и «Бацзи». Впрочем, причина, по которой Мо Жань решил дать собственным женам подобные посмертные титулы, оставалась загадкой.

Сюэ Мэн перевел взгляд на третью могилу.

В сумерках чернел темный провал могильной ямы, в которой лежал пустой открытый гроб. Надгробная плита также не содержала никаких надписей.

Единственное, возле ямы стоял кувшин вина «Лихуабай», пиала с давно остывшими пельменями в перченом бульоне и несколько тарелок с острыми закусками. Это были любимые блюда Мо Жаня.

Какое-то время Сюэ Мэн растерянно глядел на все это, а потом вдруг вздрогнул от испуга. Неужели Мо Вэйюй не собирался сражаться, а вместо этого вырыл для себя могилу, решив оборвать свою жизнь?

Сюэ Мэна прошиб холодный пот.

Он не мог в это поверить.

Мо Жань был из тех, кто сражается до последнего. Из тех, кто не знает, что такое усталость или смиренное принятие поражения. Следуя собственным принципам, он обязательно должен был биться с войском повстанцев до последней капли крови. Как же такое могло случиться?..

Что же Мо Жань повидал за те десять лет, что провел на пике могущества? Что же, в конце концов, случилось?

На эти вопросы ни у кого не было ответа.

Сюэ Мэн развернулся и, нырнув в темноту ночи, широким шагом двинулся к ярко освещенному павильону Ушань.

В павильоне сидел мертвенно-бледный Мо Жань. Его глаза были плотно зажмурены.

Сюэ Мэн угадал: он на самом деле решил умереть и ту могилу он действительно выкопал сам для себя. Стражу[5] назад Мо Жань с помощью искусства телепортации переместил с горы всех слуг, а сам принял яд. Его заклинательское искусство было настолько велико, что яд распространялся по его телу чрезвычайно медленно, разъедая внутренности и причиняя ужасные страдания, которые с каждой минутой становились все невыносимее.

Двери павильона со скрипом распахнулись.

– Это, верно, ты, Сюэ Мэн? – хрипло произнес Мо Жань, не поднимая головы. – Что, пришел-таки?

На золотых плитах пола застыла одинокая фигура растерянного Сюэ Мэна в поблескивающих доспехах.

Бывшие некогда соучениками, они вновь встретились. Лицо Мо Жаня, впрочем, не выражало никаких чувств по этому поводу; он продолжал сидеть, подперев щеку рукой и скрывая глаза за тонким занавесом густых ресниц.

Все отзывались о Мо Жане как о свирепом и сильном демоне, хотя на самом деле он от рождения был довольно красив. Плавная