Второй шанс для Элии - Марина Николаевна Александрова

— Как ты меня назвала? — перебила нянька.

Нахмурившись, я задумалась над её вопросом. И, правда, что это значит? Стоило ей спросить, как я поняла, что и сама не знаю. Но ей почему-то шло, особенно потому, как я представляла эту загадочную «фрау» в чепце и в белом переднике на коричневое платье. Вот и нянька странным образом вписывалась в образ.

— Да не суть, — буркнула я. — Голова у меня болит и сильно, че всем этот ужин так сдался? Тут пожрать нельзя, что ли?

Какое-то время бабка молчаливо взирала на меня так, словно впервые увидела. Кожа на её пухлых щеках как-то странно налилась сперва бледностью, потом краснотой. Она злобно прищурилась и схватилась за полотенце, висящее на спинке стула, что стоял рядом со столом.

— Ты че удумала, старая? — пробормотала я, смотря, как она скручивает полотенце в жгут.

— Старая⁈ Пожрать⁈ — завопила бабка, похоже выходя из себя и как-то чересчур резво взмахнула своим оружием в мою сторону.

— Эй, не вздумай даже! — вызверилась я, но похоже это лишь наоборот придало ей ускорения, и она щелкнула своим импровизированным хлыстом прямо по мне.

После того, как плечо прошила вспышка жалящей боли то, что было в последующие несколько минут, я честно говоря, не знаю. Словно свет выключили, а в себя пришла уже сидя на няньке верхом и довязывая руки у неё за спиной её же полотенцем. Бабка уже не сопротивлялась и спокойно лежала поперёк кровати лишь часто и злобно дышала. Надо думать, весила я немало и быть погребённой подо мной то ещё удовольствие.

— Ты учти, фрау, в следующий раз не посмотрю, что ты баба, — пробормотала я и шокировано замерла.

Всё произошедшее было так на меня непохоже! Я никогда… никогда… не то, что руки ни на кого не подняла даже в мыслях старалась плохого не думать, надеясь, что боги однажды оценят моё прилежание и вознаградят за послушание… А, что же я сделала?!.

Нервно сглотнув, слезла с госпожи Брувер, почему-то только сейчас смогла вспомнить её имя. Амалия Брувер, ей пятьдесят пять лет, и она присматривает за детьми графа с момента рождения Тэо. Да, я помню это. Как помню, и то, как боялась её наказаний и излишне пристального внимания. Она любительница воспитывать хворостиной за любую провинность, но почему-то исключительно меня. С Тэо и Себастьяном она себе подобного никогда не позволяла!

Так, а почему со мной можно⁈

И все же, разве так бывает, что человека которого ты боялась всю осознанную жизнь ты берёшь связываешь полотенцем, при этом даже страха нет…

Неожиданная волна гнева вдруг показалась правильной и верной. Будет знать, как руки распускать!

— Развяжи меня немедленно, мелкая дрянь! — послышалось яростное шипение из-под меня. — Совсем с ума сошла? Что на тебя нашло⁈

— Ну, уж нет, — хмыкнула я. — Я тебя развяжу, а ты опять тряпкой махать начнёшь! Сама развязывайся, а я пока пойду на ужин, раз всем так невтерпёж меня на нем узреть, — пробормотала я, с трудом сползая с распростёртого подо мной тела, я пару раз запнулась и несколько раз навалилась на старушку. Искренне переживая не придушили ли её мои кульбиты на её спине, я на всякий случай ещё разок толкнула её и услышав сдавленные ругательства успокоилась. Живая.

Распахнув шкаф, я каким-то совершенно новым взглядом рассматривала свой не внушавший ничего кроме странной брезгливости, гардероб.

— Что это, а? Вы что мебель чехлили и мне на сдачу нашили⁈ — сплюнула я, рассматривая древние платья самых невразумительных расцветок. — И, что это? Почему брюк нет? — нахмурилась я, только сообразив, что вроде как неприлично девице в брюках ходить. — А, в этом прилично? — прошипела я себе под нос, разглядывая платье бледно-желтого цвета в мелких цветочках. — Расцветки, как в дурдоме… — пробормотала я.

— Где? — опять переспросила бабка, так и не сумев перевернуться на спину. Точно глухая.

И, правда, где?

Тряхнув головой, выудила платье темно-синего цвета. Почему-то цвет показался… домашним каким-то? Словно я привыкла именно такое носить изо дня в день и в принципе меня это не раздражало. Наоборот даже, воспринимала, как броню за которой не видно ничего лишнего. Позволяет слиться с толпой…

Какой толпой? Да, кто бы знал⁈

Странные ассоциации, но так или иначе, я натянула платье, наскоро причесалась и заплела свои пшеничного цвета волосы в толстую косу. Бросив недовольный взгляд на своё отражение, я будто впервые увидела себя. Этой зимой мне исполнилось двенадцать лет, но за счет своего грузного телосложения смотрелась я старше. И на фоне мачехи и сестры выглядела, конечно, не сказать, что красавицей. Несмотря на то, что каждое платье имело шнуровку, чтобы была возможность затянуть его потуже, меня это особо не спасало. Я была похожа на маленький толстый комод, хотя надо признать, что светлые волосы и глубокого цвета синие глаза были тем немногим, что меня действительно красило.

— Что ж ты так отожралась? — вдруг спросила у самой себя и едва не вскрикнула, потому как на мгновение показалось, что в ответ с зеркальной глади на меня смотрит кто-то совершенно незнакомый.

Поспешив закончить гляделки с зеркалом и бросив виноватый взгляд на тихо матерящуюся няньку, что всё ещё пыталась перевернуться, я поспешила на ужин.

Ступая по темным коридорам замка Изэр я вспоминала то время, когда только попала сюда. Странное дело, мне было всего два года, когда моя родная мама умерла. Обстоятельства её смерти, её внешность или то, кем была эта женщина было чем-то сокрытым пологом в моей памяти. Всё, что я о ней знала, было скупыми сведеньями, который поведала госпожа Брувер, потому как отец этой темы в принципе не касался. Первые осознанные воспоминания появляются уже здесь. И, как это ни печально, но единственное, что могу вспомнить из ранних образов — это слёзы. Я всё время была одна и всё время плакала. Кажется, за свою недолгую жизнь я успела порыдать в каждом коридоре этого замка. Моя чувствительность и плаксивость ко всему было тем, что давало повод родным и даже слугам испытывать мои нервы на прочность. Порой мне казалось, что эти люди ощущают странное наслаждение доводя меня до слёз.

— Не скули, — вдруг рыкнула сама на себя.

Ну, не то чтобы я себя никогда не оговаривала, но, когда время приходило погрустить, жалела я себя за всех родственников вместе взятых. Тем необычнее было то, что сама себя и осекла сейчас. И, странное дело, но почувствовала себя гораздо лучше.