Новая жизнь тихой Аннушки - Лара Барох

Прощения просить поздно, но хочу смягчить вашу участь и включаю вас в завещание. Отдаю часть своих земель вам. Ах, почему нельзя повернуть время вспять и все исправить…

Барон Джоржио де Вильво».

Я дважды вслух перечитала послание и уставилась на тетку Ванду.

– Вона, значит, кто ты, – как в первый раз оглядела она меня с головы до ног. – И как я раньше не сообразила? Кость у тебя тонкая, кожа белая, ты явно не из наших, – она рассуждала вслух, обхватив пальцами подбородок. – Ну, чего тянешь? Второй читай, – кивнула она на запечатанный свиток.

Ах, да. Я задумалась о судьбе своей матери, вернее, матери этого тела, и совсем позабыла про завещание. Сломала печать.

«Я, барон Джоржио де Вильво, завещаю Мичелле и свой дочери Аннанкиэте надел земли на севере Павдии с тремя деревнями и лесами. А также мешочек золотых монет.

Моя воля. Барон Джоржио де Вильво».

Мешочек золотых? Нет чтобы сумму написать, вдруг обманут? Тоже мне батюшка…

– А где это, север Павдии? – обратилась я к тетке. Сама-то дальше хозяйского двора и не бывала.

– Я точно не знаю. Далеко, наверное, – задумчиво почесала она голову под чепцом.

– Три деревни, это ведь хорошее наследство, да?

Я не знала ни номинала здешних денег, ни размер богатств. Совершенно ничего. Откуда?

– Что ты! В деньгах купаться будешь. У нашего хозяина четыре. А посмотри, как живет.

Ну раз так…

– Тетка Ванда, собирайся! Поедем ко мне в наследные земли.

– Да куда мне? – замахала она руками. А потом грустно так вздохнула и добавила: – Не отпустит нас хозяин. Мы же ему принадлежим.

Это еще что за новости? Я сейчас сама хозяйка. Как это не отпустит?

– Мы его крестьяне. Родились и живем на его земле. Чтобы уйти, надо разрешение спросить. А что у тебя свои земли отныне появились – вольную это не подразумевает.

Крепостное право? И что делать?

– Выкупать себя надо. Ты обо мне-то не думай, не трать монеты. О себе позаботься.

Про последнее я и слышать не хотела. Как это не думать о своей спасительнице? Она обо мне, сироте, заботилась со смерти матери. А я ее на старости лет брошу? Не бывать такому! Деньги у нас есть. Ну, сколько хозяин попросит за двух женщин? Золотой? Два? После того как храмовник меня практически ограбил на десять, стерплю.

– Что делать надо? Как выкупать себя?

– То тебе с ним надо говорить. Пойди, поклонись. В ноги падай да проси вольную.

– Побежали обратно.

Мне пришла хорошая мысль. Вдруг храмовник еще не ушел? При нем и попрошу вольную. И пускай оба заверят, так надежнее. Неизвестно, что впереди нас ждет. А бумага – это уже документ.

– Да ты что? Надо же загодя, а не просто решила – и пошли?

– Пойдем! – зыркнула строго на тетку.

Я вообще воспринимала свой поступок как выход на очередной бой. Вначале страшно, но вовремя задави страх, распрями плечи, а дальше – только вперед к победе.

Да и что за предрассудки? Мы стоим на пороге новой жизни. Осталось лишь отпроситься. Мы уже наполовину свободные с ней. Сейчас обговорю условия, и можем собираться в путь. Уже утром выдвинемся в дорогу. Красота! И великое счастье.

– Ой, неладное ты задумала. Хозяин осерчает. Может, опосля? Завтра, например. Ну куда ты так торопишься? – причитала тетка всю дорогу до хозяйских покоев.

Но я была непреклонна.

– На свободу!

Возле уже знакомых дверей тетка опять принялась молиться. А я попросила служанку, что сидела на лавке у входа, сообщить о моем приходе.

Марка, конечно, с характером, потому как постель хозяину греет. Но лично у меня с ней никогда конфликтов не было.

– Зачастила ты сегодня… – криво усмехнулась она, но просьбу исполнила.

Постучавшись, зашла в двери, а вскорости вернулась и кивком пригласила меня войти.

Первое, на что я обратила внимание, – храмовник не ушел. На столе появился кувшин и пара бокалов. Пьют, значит. Здесь знать не употребляла чай, кофе или морсы. Только вино. Оттого, может, и жили недолго. Все же алкоголь – это яд. Никогда в рот не брала. Как тренер запретил – так и повелось.

– Ваша милость!

Вот же! Поторопилась и узнала лишь, как обращаться. А имя-то? Придется выкручиваться.

– Прочитала я письмо и завещание. Прошу вашего разрешения для себя и для тетки Ванды уехать в свои земли.

– Смотри, какая скорая. Не успела новость узнать, а уже ехать собралась, – со смешком, слегка ехидно обратился он к храмовнику. Не ко мне.

– Разбаловал ты их, ваша милость! – поддакнул тот и пригубил бокал. Собака! Меня, сироту, обокрал, еще и тявкает.

– А знаешь ли ты, сколько стоит вольная? – обратился хозяин уже ко мне.

– Никак нет, ваша милость.

– По двадцать золотых за каждую. Итого сорок, – смакуя каждого слово, произнес он.

Вот гад. Знает, что у меня есть монеты, оттого и цену такую взвинтил. Я больше чем уверена. Все хотят приложиться к наследству сиротки.

– А вольная, заверенная честь по чести, еще пять золотых, – влез храмовник.

Грабеж! Если бы не последствия… нет, к убийству я все же не готова. Хоть и знаю, как это сделать голыми руками и десятком разных способов. А что двое – так наплевать. Обездвижить – один удар. А дальше они в моей власти. Но нельзя.

Сорок пять золотых! Половина из того, чем я сейчас располагаю. Ну, твари настоящие! А какая альтернатива? Самовольно сбежать? Так выловят. Они же наверняка знают, куда мы направимся. А за побег – порка до смерти. Чтобы другим неповадно было.

– Я согласна. Вот монеты, – я тряхнула заветным мешочком.

И все быстро закрутилось. Хозяин послал Марку за пергаментом и писчими принадлежностями. Самолично написал, что дает мне и тетке Ванде вольную. Храмовник приписал, что свидетельствует об этом. Я отсчитала и отдала сорок пять золотых. Взяла бумагу и поклонилась.

– Чтобы к вечеру вас здесь не было. Чужие рты кормить не намерен.

Вот это удар на прощание. Тварь