Блюз Красной планеты - Роберт Дж. Сойер

Под куполом Нью-Клондайка пролегали двенадцать радиальных дорог, служащих улицами девяти концентрическим кольцам зданий. Все кольца располагались на равном расстоянии друг от друга, за исключением восьмого и седьмого – там в гигантском промежутке были размещены сельскохозяйственные поля, верфь, склады, водо- и воздухоочистные сооружения и ещё много чего. Мой офис находился прямо у купола, с внешней стороны Девятого кольца; я мог добраться до центра на антигравитационном трамвае, но предпочитал ходить пешком. Хороший детектив должен знать, что творится на улицах, а трамваи, пусть и обветшалые, проносятся слишком быстро для этого.

Когда я только приехал, то пошутил, что Нью-Клондайк нельзя назвать дырой – не таким уж он был захудалым. «Скорее, так, дырочкой», – сказал я. Но то было десять лет назад, сразу после Ванды, и уж если что-то среди огромной равнины и могло скатываться в бездну, так это Нью-Клондайк. Реголитовые улицы потрескались, здания – далеко не только в трущобах – осыпались, а вшивые бары и притоны были полны мошенников и бандитов, обездоленных и удручённых. Как говаривал персонаж одного из моих любимых фильмов: «Вы никогда не найдёте более жалкого скопления подонков и подлостей». На шлюзе в Нью-Клондайк должна висеть вывеска: «Город-побратим Мос-Эйсли с Татуина».

По пути я без зазрения совести глазел на подворачивающихся трансферов. Модели попадались самые разные – от изысканных, вроде Кассандры Уилкинс, до напоминающих Железного Дровосека из страны Оз. Последних заметить было легко, а вот первые иногда могли сойти за биологических, хотя и их можно определить по странному блеску синтетической кожи и неестественной плавности движений. На них чутьё срабатывало почти подсознательно; «нюх на деньги» – так в народе называли умение распознавать купленные тела.

Конечно, те, кто довольствовался второсортными искусственными болванками, надеялись в будущем разжиться добротными ископаемыми и поменять тело. Бедняги; ничего выдающегося не находилось уже многие марсогоды, и охотники сдавались и возвращались на Землю, если могли позволить себе перелёт, или же погружались в жизнь, как сказал бы Торо, тихого отчаяния, и мечты их были так же мертвы, как и ненайденные останки.

Я лёгкой походкой пересёк улицу; притяжение Марса составляло всего тридцать восемь процентов земного. Некоторые застревали здесь, потому что их мышцы атрофировались и они бы просто не выдержали давления земной атмосферы. Я тоже застрял, но по своим причинам – к счастью, правительства на Марсе не было, а значит, не было и законов об экстрадиции. Но и спортом я занимался чаще остальных – ходил в зал Галли, что рядом с верфью, – а потому ноги были всё ещё крепкими; я мог спокойно провести на них весь день, появись такая необходимость.

По дороге я несколько раз наткнулся на роботов, как приземистых, так и тщедушных. Большинство из них были тупы как пробка, и ни один не превосходил интеллектом четырёхлетку. В их задачи входили мелкие поручения и сизифов труд по ремонту дорог и зданий.

Полицейский участок представлял собой кособокую пятиэтажку – в центре высота купола позволяла строить здания в несколько этажей – с обшарпанными потрескавшимися стенами, некогда белыми, а сейчас розово-серого оттенка. Входные двери из чистого аллокварца – из такого же был выполнен купол – разъехались при моём приближении. В вестибюле справа стоял длинный красный стол, будто на Марсе не хватало красного цвета, а на стене за ним висела карта равнины Исиды; Нью-Клондайк был отмечен большим кругом у самого края.

Городская полиция состояла из восьми копов, младшие из которых по очереди исполняли обязанности дежурного. Сегодня дежурил дряблый узколоб по имени Хаксли, синяя форма которого вечно сидела так, будто была ему на размер меньше.

– Здорово, Хакс, – сказал я, направляясь к нему. – Мак тут?

Хаксли сверился с монитором и кивнул:

– Да, но никого не принимает.

– Я тебе не просто прохожий, Хакс. Я за вами, клоунами, весь бардак разгребаю.

Хаксли нахмурился, пытаясь придумать ответ.

– Да, но… – наконец родил он.

– У-у, – сказал я. – А ты молодцом, Хакс! Поставил меня на место.

Он сощурился.

– Думаешь, ты такой остроумный, Ломакс?

– Нет конечно. Куда мне до твоих высот. – Я кивнул на охраняемую внутреннюю дверь: – Пропускать меня собираешься?

– Только чтобы ты мне глаза не мозолил, – сказал Хаксли. Довольный собой, он даже повторил: – Чтобы ты мне глаза не мозолил.

Он пошарил рукой под столом, и внутренняя дверь – чёрная панель без опознавательных надписей – отъехала в сторону. Я сделал вид, что снимаю перед ним шляпу, и прошёл вглубь участка. Там я свернул в коридор, ведущий к кабинету Маккрея; дверь была открыта, так что я постучал костяшками по стальному косяку.

– Ломакс! – воскликнул Мак, подняв голову. – Сдаваться пришёл?

– Очень смешно. Вам с Хаксом впору турне устраивать.

Он фыркнул.

– Чего тебе, Алекс?

Мак был худощавым мужчиной с лохматыми рыжими бровями, закрывающими голубые глаза. На комоде за его письменным столом стояли голограммы жены и маленькой дочки, которая родилась всего пару месяцев назад.

– Я ищу одного парня. Зовут Джошуа Уилкинс.

Разговаривал Мак с сильным шотландским акцентом – сильным настолько, что я списывал его на притворство.

– А, да. Кто клиент? Жена?

Я кивнул.

– Красотка, – сказал он.

– Есть такое. Она обращалась по поводу мужа, этого Уилкинса…

– Мы навели справки, да. Он трансфер, ты в курсе?

Я кивнул.

– Ну, – сказал Мак, – она дала нам чертежи его нового лица, точные замеры, всё такое. Мы прогнали все видео с камер наблюдения через программу распознавания лиц. Пока безрезультатно.

Я улыбнулся. Обычно на этом детективная работа Мака заканчивалась: отрывать костлявую задницу от стула он не хотел.

– И что, много они покрывают? – спросил я.

– Сорок процентов общественных зон Нью-Клондайка.

Народ бил, крал и глушил камеры быстрее, чем люди Мака успевали их ставить; в конце концов, город был пограничным и здесь происходило много такого, чего не должны видеть посторонние глаза.

– Сообщишь, если что-нибудь появится?

Мак свёл на переносице лохматые брови.

– Законы конфиденциальности действуют даже на Марсе, Алекс, это требование начальства. Я не могу разглашать информацию с записей.

Я достал из кармана монету в пятьдесят соларов и подкинул. Она быстро поднялась вверх, но вниз упала будто в замедленной съёмке, хотя за десять лет на Марсе пора было привыкнуть; даже без искусственных рефлексов трансфера Мак легко перехватил её в воздухе.

– Конечно, – произнёс он, – всегда можно сделать исключение…

– Спасибо. Правоохранительные органы могут тобой гордиться.

Он улыбнулся. А потом спросил:

– Скажи-ка, что у тебя нынче за пушка? Всё носишься со своим смит-вессоном?

– Он зарегистрирован, – я прищурился.

– О, знаю, знаю. Но ты себя береги, а? Времечко-то