Концессионер - Дмитрий Шимохин

При упоминании ракет Милютин и Игнатьев переглянулись.

— Ракеты — оружие секретное. И казенное, — отрезал Милютин еще более жестко, чем про пушки. — Продаже частным лицам не подлежит. Тема закрыта.

Казалось, разговор окончен. Но когда мы уже поднимались, чтобы уйти, Милютин, глядя куда-то в сторону, на карту, с хитрым прищуром добавил:

— Впрочем… ракеты, господин Тарановский, — это, конечно, оружие государево. А вот фейерверки у нас в Империи никто не запрещал.

Он сделал паузу, и в его глазах блеснул лукавый огонек.

— А хороший фейерверкер, говорят, может изготовить такую «шутиху», что и от вражеской крепости одни головешки останутся. Вы ведь человек смышленый, — он посмотрел прямо на меня. — Вам ли не знать, что главный секрет любой ракеты — не хитроумный корпус, а умение правильно приготовить и, главное, спрессовать пороховую смесь?..

Я молчал, но внутри все ликовало. Это был очень жирный намек, подсказка, как выйти из безвыходного положения. Министр, связанный по рукам и ногам инструкциями, только что показал мне лазейку. Он не мог дать мне оружие. Но он подсказал, как сделать его самому.

Надо сказать, я еще из собственного прошлого помнил общие принципы устройства ракет — ведь мне приходилось видеть и ракеты «Града», и снаряды гранатометов. Ракетный двигатель — это, по сути, трубка, набитая спрессованным топливом. Чем плотнее и равномернее спрессовано топливо, тем стабильнее и дольше тяга. Именно это и сказал мне сейчас Милютин. А все остальное — корпус, стабилизаторы, боевая часть — было уже делом техники, которую я мог воссоздать. Теперь дело было за малым. Найти способ этот самый порох правильно «спрессовать»

Ответ от Милютина пришел через два дня. Короткая записка, переданная мне через Игнатьева, гласила, что «в порядке исключения и учитывая нужды по охране отдаленных сибирских промыслов», мне разрешена закупка трофейного стрелкового оружия из арсеналов Западного военного округа.

— Ну что, Ермак Тимофеевич, едем арсенал принимать? — усмехнулся Игнатьев, когда мы встретились. — Главные запасы свезены в крепость Динабург. Я поеду с тобой. Нужно проследить, чтобы местные интенданты не подсунули тебе один ржавый хлам.

Поездка на поезде до Динабурга заняла почти сутки. Крепость, огромное, мрачное сооружение из красного кирпича, встретила нас сыростью и запахом казармы. Нас встретил местный комендант, артиллерийский полковник, и провел в арсеналы.

Это были гигантские, холодные, сводчатые склады, где в бесконечных рядах стояли пирамиды из ружей и штабеля ящиков. Воздух был густым, пах оружейной смазкой, порохом и забвением.

— Вот, ваше превосходительство, — начал полковник свой доклад, обращаясь к Игнатьеву. — Все, что собрали по лесам да болотам после этих… панов.

Он вел нас вдоль стеллажей, и у меня разбегались глаза. Это был настоящий музей европейского оружия.

— Вот, льежские штуцера, — докладывал полковник, брезгливо трогая ствол одного из них. — Добрая машинка, да патрон к ней свой… морока одна. А вот — англичане, «Энфилды». Эти получше будут, под пулю Минье. А это австрийцы, «Лоренцы». Целый зверинец. Намучались мы с ними, пока на учет ставили. Калибр у всех разный, запчастей нет… Известное дело, мятежники что могли, то и купили. Куда их теперь девать — ума не приложу! Так и будут лежать, пока не заржавеют.

Я брал в руки то один, то другой штуцер. Оружие было в разном состоянии: что-то почти новое, в заводской смазке, из перехваченных партий; что-то — со следами ржавчины, с расколотыми прикладами, видно, поднятое на поле боя. Но в целом это был превосходный, боевой арсенал. Для Китая — так и вообще, «космос».

— Какую партию изволите выбрать, господин Тарановский? — спросил Игнатьев, когда мы обошли уже третий склад.

— А сколько их всего?

— Итого 11 тысяч стволов!

— Беру все, — твердо сказал я.

Игнатьев и полковник замерли, уставившись на меня.

— Как… все? — переспросил полковник, решив, что ослышался.

— Все, что здесь есть. Каждый штуцер, каждый карабин. И все патроны к ним, до последнего. Оптом.

Я видел, как в глазах Игнатьева вспыхивает восхищение таким размахом.

— Ну, полагаю, цена будет… бросовой, — произнес он, обращаясь к ошеломленному полковнику. — Составим опись, а господин Тарановский оплатит все разом. После одобрения сделки в высших сферах, разумеется!

Конечно, я знал, что, приобретая этот разношерстый арсенал, создаю себе чудовищную проблему с разнообразием калибров и боеприпасов. Но получить за бесценок, одним махом, готовую армию в несколько тысяч стволов — это был шанс, который выпадает раз в жизни. Я не мог его упустить.

Вернувшись в Петербург из Динабурга, я не чувствовал себя победителем. У меня были тысячи ружей, но не было «ключа», способного вскрывать вражеские крепости. Не было артиллерии. Намек Милютина о «фейерверках» не давал мне покоя. Мне нужно было увидеть все своими глазами.

И снова пришлось идти на поклон к Игнатьеву. Тот, выслушав мою новую, еще более дерзкую просьбу — попасть на секретный ракетный завод, — лишь расхохотался.

— Тарановский, вы, право, неугомонны! Ты выкупил у армии весь ее оружейный хлам, а теперь хочешь выведать ее главные секреты! Ты таки втравишь нас в войну!

Но я видел, что моя идея ему нравится. Азарт игрока, ставящего на темную лошадку, перевешивал в нем осторожность чиновника.

Через несколько дней, благодаря его невероятной пробивной силе, «высочайшее соизволение» на «ознакомительный визит» для «крупного промышленника, радеющего о нуждах армии», было получено.

Санкт-Петербургский ракетный завод встретил меня тишиной и строжайшей охраной. Меня встретил сам генерал Константинов, изобретатель ракет и, как говорят, внебрачный сын Великого князя Константина Павловича. Это был человек средних лет, с усталым, измученным лицом ученого и пронзительными, умными глазами. Он явно не был рад визиту постороннего, но приказ есть приказ.

Экскурсия была короткой и абсолютно бесполезной. Мне показали цеха, где рабочие в специальных кожаных фартуках сворачивали из листового железа корпуса ракет. Показали мастерские, где изготавливали пусковые станки. Но в самое сердце, в лаборатории и прессовые цеха, меня, разумеется, не пустили.

Константинов говорил общими фразами, я — задавал общие вопросы. Но в какой-то момент, стоя у образцов готовых ракет, я, используя свои знания из будущего, как бы невзначай спросил:

— Удивительная точность для такого простого, казалось бы, устройства, господин генерал. Должно быть, весь секрет в идеальной плотности и равномерности горения топливной смеси? И в способе ее прессования? А еще, говорят, форма центрального канала в топливной шашке имеет решающее значение…

Он замер и посмотрел