Конец века - Андрей Респов

— Сколько? — немедленно сделал я стойку, — песочная хэбэшная полевая форма — это то, что доктор прописал. Я её не только как робу могу использовать. И для тренировок идеальна. Простирнул на ночь — и все дела. Блин, заломит, наверное, цену.

И мужик заломил.

— Сто семьдесят пять. От себя отрываю. Товар ходовой, не возьмёшь — влёт уйдёт!

Чего-то слишком много слов у этого, скорее всего, бывшего прапорщика. И суетится много. Вряд ли у него на этот товар, к тому же ношенный, есть покупатели. Своё продаёт?

— Давно из-за речки? — наугад бросил я. И не пожалел. Лицо мужика расплылось в улыбке.

— Зёма? — в его голосе прозвучала надежда.

— Нет. Простите, я в Союзе служил. Под Тулой. Демобилизовался в 89-м. В Афган не попал.

— Ну и правильно. Не хрен там ловить, коль судьба отвела, — протянул немного разочарованно мужик, — Фрол Фомич, — представился он, протянув мне ладонь с заскорузлыми пальцами.

— Гаврила Никитич, — поспешил я пожать его руку и немного не рассчитал.

— Ого! Видал, Григорий? Не руки — клещи! А так по виду и не скажешь. Мущина! — видимо, в его устах это была наивысшая похвала, — он переглянулся с Григорием, — ладно, сколько заплатишь за «песчанку»?

— Сто пятьдесят рублей, — выдал я, приберегая два червонца. Совсем без денег оставаться не хотелось.

— А, хрен с тобой, молодой, уговорил. Донашивай! Всё ж не новьё. Если б мушка не е@лась, х@р бы ты у меня за такие деньги купил. Это ж не вещь, а песня!

Он полез куда-то за спину, зашуршал газетами и вывалил на ящик поверх тельняшек сложенную вдвое полевую форму. Заскорузлые ладони Фрола с любовно разгладили материал.

Внутри ёкнуло. Если бы сейчас перед этим афганцем стоял простой студент, пусть и отслуживший срочную младший сержант запаса Луговой Гаврила Никитич, врядли бы этот простой жест ветерана вызвал у него особые чувства.

Нет, не мог так просто уйти, заплатив деньги, ни ефрейтор Русской Императорской Армии Пронькин, ни рядовой Рабоче-крестьянской Красной армии Теличко.

— А! Многовато железнодорожным биндюжникам будет… — с этими словами я нащупал в сумке горлышко одной из бутылок водки, вытащил и поставил на ящик рядом с афганкой, рядом аккуратно примостив стопку купюр, — не побрезгуйте, товарищ прапорщик, выпейте за славу русского оружия!

— Старший прапорщик, — поправил меня с улыбкой Фрол Фомич. Бутылка исчезла с ящика, словно по мановению волшебной палочки, — носи, бача, да поминай добрым словом.

— Есть, поминать добрым словом! — пожал я руку Фомичу, прощаясь, — вопрос можно?

— Валяй.

— Однополчане ваши не обидятся, если увидят меня в «песчанке»?

— Ну ты спросил, воин! — почесал затылок старший прапорщик, — а чего им обижаться? Это же не голубой берет или, скажем, тельник. Хотя сейчас такой бардак… На афганку никто не обидится. В ней сейчас много кто ходит. Ликвидаторы бывшие, опять же, да и в войсках много. А ты чё, зассал, воин?

— Нет, просто, не хотелось бы на пустом месте кипишь разводить. Хороших людей обижать.

— Ах, вон оно что. Судя по рукопожатию, ты, бача «обидеть» можешь не по-детски. Я думаю, нормальные афганцы из-за такого никогда в бутылку не полезут. А психов везде хватает. Всем не угодишь.

— Понял, товарищ старший прапорщик, бывайте здоровы!

Нда-а…недолго деньги у меня продержались. Несмотря на очевидную необходимость покупок, жаба слегка придушила. Надеюсь, что сегодня я свои похудевшие финансы поправлю.

Ахмат Зелимханович находился в конторе, так сказать, на боевом посту. Завидев меня, нагруженного раздувшейся сумкой и бочонком, он поманил меня рукой:

— Здравствуй, Гавр. Паспорт принёс?

— Да, Ахмат Зелимханович, — я полез в сумку, сгрузив свою поклажу на пустой поддон от погрузчика, — вот!

Экспедитор скрупулёзно переписал мои данные. Дал расписаться на нескольких листах документов, окончательно оформив мой найм на работу.

— Это ты проставу грузчикам принёс? — кивнул он на сумку.

— Да, водители сказали, что так положено у вас.

— Я не против, только после работы. Можешь пока сложить в тот шкаф. Переодеваться можешь в бытовке — вход рядом с конторским, за углом. Там и умывальник есть. Сегодня снова соль разгружать поставлю. По накладным там на несколько тонн больше. Водителей я уже предупредил, так что не подведи, Гяур.

— Сделаю, Ахмат Зелимханович.

— Иди переодевайся

Этой ночью сработать удалось быстрее, почти без простоев. Периодически, поглядывая на соседние пути, я замечал работу бригады грузчиков. Сначала они разгружали какие-то ящики, потом мешки.

Был момент, когда к моему вагону подошли двое в брезентовых штанах и с какими-то накидками из мешковины, крепящимися в виде капюшонов на голове. Наверно, с такими удобно перетаскивать мешки. И кожу на спине не натирает и не холодно.

Они почти четверть часа наблюдали за моей работой, покуривая папиросы и тихо переговариваясь. Затем вернулись к себе. Странные смотрины. Прошлый раз дождь не располагал к праздному торчанию на товарном перроне.

Закончив почти на два часа раньше, я поинтересовался у Степана, кто бригадир смены. Переоделся, стряхнув и скатав афганку в рулон. Полёвка действительно оказалась чертовски удобной одеждой для работы. Заскочил к Зелимханычу за расчётом, не забыв отслюнявить экспедитору его долю. Сегодня вышло на пятьдесят рублей больше.

В приподнятом настроении зашагал к отдыхавшим в противоположном конце перрона грузчикам.

— Доброй ночи, честному народу, — громко поздоровался я, решив долго не затягивать и развязаться с местным ритуалом, — мне бы бригадира, Сергея Павловича, повидать.

— Палыч, к тебе! — крикнул высунувшийся из вагона черноволосый кудрявый парень в майке неопределённого цвета и брезентовых штанах.

Из-под вагона выбрался коренастый мужчина сорока лет. Я узнал одного из тех, что подходили сегодня ночью посмотреть, как я работаю.

— Сергей Павлович?

— Я Гаврила Луговой, работаю с недавних пор на соседнем участке. Вот пришёл по обычаю уважить общество, проставиться, так сказать, — я поставил на шпалы сумку, расстегнул замок и стал выставлять на край перрона две банки с огурцами, водку и завёрнутый с промасленную бумагу шмат сала, три буханки серого положил поверх сала, — примите, не побрезгуйте, от чистого сердца, — добавил я, видя всё ещё угрюмую рожу бригадира.

Чернявый парнишка живчиком соскочил с