Адаптация - Екатерина Насута

Наталья махнула вилкой, и на скатерть села стая жирных капель.

– Вот вчера я изложила ей свою теорию и… ничего! Вообще ничего! Вот просто взяла и отмахнулась. А ведь вся проблема как раз в десинхронизации сети. И если создать узлы-концентраторы, а затем целенаправленно на них воздействовать…

Адам слушал очень внимательно.

– …адекватный же подбор структурных элементов позволит снизить амплитуду эндоколебаний. А полная унификация структуры сведет показатели девиации к нулю. А если добавить механизм резонанса, точнее использовать объект-концентратор как резонатор, то проблема решится сама собой! Смотри, оператор будет контролировать несколько точек, а уже они по нисходящей станут воздействовать на объекты. Принцип пирамиды, – она подняла взгляд на Адама. – Господи, извини. Тебе это вряд ли интересно, но когда я с тобой разговариваю, мысли так и прут.

Вот поэтому Адам и соглашается на эти нелепые встречи, столь раздражающие Еву-нуль. И Крайцер, прослышь о них, расстроилась бы. Людей легко вывести из равновесия.

Людей следует беречь. Во всяком случает тех, которые нужны.

А мысль, высказанная Натальей, была интересна. Тогда Адам почти решил пойти ей навстречу. Не успел: спустя три дня Наталья погибла.

Евина комната была полна вещей. Груды шмотья возвышались на полу, вываливались из раскрытого шкафа, погребая и козетку, и низкую широкую кровать. Сверкали стразы, переливался искусственный шелк, меняя цвета согласно программе.

Адам переступил через золотые цепи, растянутые между двумя мягкими стульями. Под ногой что-то хрустнуло, и в воздухе поплыл резкий запах жасмина. Веки Евы дрогнули:

– Чего тебе? – хриплый голос стерся за звоном сотни колокольчиков, облепивших атласные ленты.

– Поговорить. Опять наширялась?

Запах вельда почти не ощущался за вонью духов. Ева перевернулась на живот и вытянула руки в мелких засечках шрамов. Она нарочно не убирала рубцы, извращенно гордясь не то собственной способностью держать боль, не то собственным сумасшествием.

Адам отбросил шубку из белых соболей, белый пеньюар, расшитый цветами, поднял платье из подвявших незабудок. Ева любила синий цвет.

Сейчас ее лицо отливало синевой.

– Я не хочу с тобой говорить. Потом.

– Когда?

– Завтра. Послезавтра. Потом когда-нибудь. Вечность впереди. Вечность!

Вечность осталась за порогом этой захламленной комнаты, в которой вельдовый дурман расплавлял мозги сестричке. И похоже, выплавил окончательно.

– Наташа погибла.

Адам ожидал, что она попробует сыграть удивление или продемонстрирует радость, но Ева лишь зевнула и спросила:

– И чего?

Она все-таки села и уставилась на собственную грудь. К влажноватой белой коже прилипли ворсинки и три золотых монетки, вшитые в кожу, казались чешуей.

– Думаешь, это я ее? – спросила Ева, подтягивая пушистый хвост боа. Лиловый удав лег на плечи, расправив тонкие перья. – А как умерла?

Странно. Пожалуй, данный термин можно было счесть определяющим. Вслух Адам сказал иное:

– Ее убил андроид.

– Плохо, – Ева не сумела подавить зевок. – Наверное. Крайцер расстроится. Она вечно так переживает за всех. Люди смешные, правда?

– Ты же не причастна? – Адам заглянул сестре в глаза. Мутны и пьяны. Наркоманка несчастная! Как она может так с собою поступать?

– Я? Причастна? Да. Нет. Не знаю.

На каждый ответ Ева загибала палец. И на каждый вопрос тоже. А потом раскрыла ладонь, на которой лежала желтая капсула с вельдовым зарядом.

– Прими, полегчает.

Адам ударом сбил капсулу и уже прицельно наступил. Желатиновая оболочка раскололась беззвучно. А Ева вновь рассмеялась.

– Какой же ты дурачок… ну умерла. Разве это что-то меняет?

Ничего. Но алогичность ситуации выбивала из колеи. Ева же вскочила и, накинув поверх боа соболью шубку, закружилась по комнате. И реагируя на движение, вспыхнули светильники, впаянные в мрамор потолка. Белый свет раздвинул стены комнаты и стер пыль на зеркалах. Они сверкали, перебрасывая отражение друг другу, и Евин голос разбивался о стекло.

– На золотом крыльце сидели! Царь! Царевич! Король! Королевич! Сапожник! Портной! Отвечай, кто ты будешь такой?

Она спрашивала у зеркал и себя, в них отраженной. А замерла, направив указательные пальцы обеих рук на Адама.

– Отвечай. Ты кто такой?

– Твой брат, идиотка.

Он вышел из комнаты и, не выдержав, хлопнул дверью. Но мягкая прокладка погасила удар и рассекла звуки надвое. Большая часть оказалась заперта в комнате.

Сделав три шага, Адам сел в белое кресло и включил прослушку. По экрану планшета поползли змеи звуковых волн. Скрип. Скрежет. Звон стекла и смех, который тает. Тишина. Долгих десять секунд тишины и шипение:

– А… адам. Дам-дирьям-дам-дам. Адам! Ты меня слышишь? Конечно, ты меня слышишь.

Догадалась? Удивляться нечего. Найдет микрофон? Непременно. Ева умеет ловить жуков.

– Тебе интересно, Адам?

Ее голос плыл, то приближаясь, то удаляясь.

– Конечно. Ты любопытный. И я любопытная. Давай сложим любопытство вместе? Дважды два равно шести, если увеличить количество мерностей пространства. Не будь плоским.

Замолчала. Учуяла? Адам представил, как меняется ее лицо. Гримаска хищная, губа поднята, ноздри раздуваются. Рука тянется к черной горошине, такой уникальной среди других рассыпанных по полу горошин. Поднимает.

– Ты да я, да мы с тобой, – пропела Ева, и амплитуда колебаний голоса подтвердила догадку. – Землю обойдем, потом… потом ты сам ко мне придешь, Адам. Правда? Ты ведь придешь? Ты ведь хочешь знать, что случилось с твоей подружкой?

Не столько, «что», сколько «почему». Данный вопрос представлялся Адаму более перспективным.

– Если хочешь, возвращайся. Ты же слушаешь. Давай, поговорим. Обменяемся. Твой жук на мои цветные стеклышки. Тебе же нравятся стеклышки, да? Они меняют мир.

Линии прыгнули и оборвались, захлебнулся скрипом процессор, и Адам встал. Ждать дальше не имело смысла. Как и возвращаться: сама придет. Ева всегда приходила.

Не стал Адам подниматься и к себе.

Каплей воды по стеблю скользила кабина лифта. Широкие листья наружных платформ заслоняли великолепие городских пейзажей. И воздушными корнями свисали трубы внешних коммуникаций. Кабина прошла кольцо экватора, разделявшее надземный и подземный этажи «Формики» и остановилась на отметке минус пять.

Пост охраны пустовал, только алые глаза камер пялились из сумрака. Белая стрелка на полу указывала путь, который Адам и так успел запомнить. Пятнадцать метров прямо. Поворот. И центральная из трех дверей. Два замка и узкий предбанник со шкафчиками. Раздевшись, Адам аккуратно сложил одежду и толкнул следующую дверь. Всего их пять, по нарастающей. За предпоследней – костюмы высшей степени защиты в прозрачных коконах стационарных стерилизаторов. Костюмы нагреты до физиологически комфортной температуры, но все равно неприятны.

Пока механический голос отсчитывает секунды до открытия последней двери, Адам старательно дышит. И микродатчики послушно ускоряют процесс фильтрации. Запотевшая изнутри маска обретает