Галактический консул: Гребень волны. Гнездо феникса - Евгений Иванович Филенко

– Ногами, пожалуйста, сюда, – сказал он.

– Я знаю, – промолвил Костя, становясь на холодный металлический диск.

– И все же я хотел бы вернуться к нашей беседе… – смущенно начал Кристенсен.

– Можно, я подумаю? – спросил Кратов. – Буду лежать и непрерывно думать.

Створки «девы» мягко сомкнулись, диск под ногами мелко завибрировал и вдруг провалился куда-то вниз. «Лежать» было не самым точным термином, чтобы обозначить положение человека внутри саркофага. Скорее, Костя висел в невидимых упругих тенетах силовых полей, спеленатый ими, как настоящая мумия, а к его телу отовсюду, жадно трепеща, тянулись стрелки, щупальца, языки датчиков. Прямо в лицо ему прянули коленчатые, как паучьи лапы, трубки с объективами на концах. Костя непроизвольно мигнул.

– Не жмуриться!!! – рявкнули над ухом.

– Косточки и впрямь целы, – проскрежетал старческий голос. – А шрамы безобразные. Будто его начали свежевать, да мясника спугнул кто-то…

– Впечатлительных девушек это должно разить наповал, – сказал Пазур, и при этих словах Кратову живо представилась его кислая физиономия.

– Сердце прекрасное! – провозгласил Кристенсен. – Наверняка доброе и любвеобильное.

– Дайте-ка мне взглянуть на такое сердце, – проворчал Пазур. – Где там у людей помещаются добро и любовь… Дьявол, как вы различаете, где сердце, где печень?!

– Да вот же, вот это, красное с желтым. А показать вам, где обитает душа?

– Подите вы с вашей метафизикой…

Костя парил в темноте и прохладе, закрыв глаза, и воображал, как они просвечивают его, простреливают импульсами, заживо анатомируют на своих экранах. Наверное, сейчас он перестал для них существовать как человек и личность. Обратился в материал, если воспользоваться словами Кристенсена. В удачно скомпонованный набор костей, мышц и органов.

– Кровь прекрасная! – объявил Кристенсен.

– Так, с фаршем покончено, – подытожил старец. – Давайте мне его мозги, это уж моя епархия. Где тут у него голова…

Кратов ощутил, как на затылок ему легла просторная ладонь с растопыренными пальцами. На самом деле это лишь почудилось. Просто к голове придвинулась особая группа датчиков, ведавшая высшей нервной деятельностью, и принялась за работу, которая в медицинских кругах называлась, кажется, ментографией.

– Ну что, отпускаем на волю? – скучным голосом спросил человек в свитере.

– Подождите, – резко сказал старец.

Все притихли. «Что он там нашел?» – подумал Костя слегка обеспокоенно и попробовал пошевелиться. Безуспешно – невидимые путы держали крепко.

– До старта меньше часа, – нарушил паузу мастер. – Какие-нибудь проблемы? В полете мне обязательно потребуется второй навигатор.

Костя похолодел.

– Прикусите лингву, – раздраженно сказал старец.

– Простите? – не понял Пазур.

– Язык, язык… – шепотом подсказал Кристенсен.

– Вот именно, – продребезжал старец. – Видите всплеск? Вы перепугали его своей болтовней и покорежили мне всю ментограмму. Он же все слышит там внутри!

«Я все слышу, – подумал Костя тревожно. – Если он объявит о моем отстранении от полета, я прямо здесь и умру!»

Тугая паутина силовых полей внезапно расступилась. Пятки коснулись холодного металла. Крышка саркофага дрогнула и отошла.

Старец стоял спиной к полыхающим экранам. Сгорбленный, сморщенный, темнокожий, он походил на злого колдуна. Его иссохшая, словно сук древнего дерева, рука трудно поднялась на уровень лица, крючковатые пальцы раздвинулись… Теплая волна упруго толкнула Костю в грудь, обволокла, тихо и нежно погладила кожу.

– Успокойся, – сказал старец неожиданно ласковым голосом. – И подойди ко мне.

Неловко переступая непослушными ногами, Костя приблизился. Все молча смотрели на него. Теперь со всей очевидностью стало ясно, кто главный в этой комнате.

– Я буду говорить с ним без свидетелей, – промолвил старец.

Медики беспрекословно двинулись прочь. Пазур растерянно хмыкнул, пожал плечами и тоже вышел. Старец глядел на застывшего Кратова снизу вверх, глаза его оживали, обретали выражение и даже цвет.

– Расскажи мне, сынок. Все по порядку. Что с тобой стряслось неделю назад?

– Со мной… неделю назад?

– Если ты в состоянии рассказать мне – сделай это. Никто не узнает. И я, выслушав, заставлю себя забыть. Просто я хочу успокоить себя.

Костя потер лицо ладонями. С ним действительно что-то происходило все эти дни. Какая-то трещина рассекала его память, мешала ему, непостижимым образом усложняла жизнь, лишала равновесия. Туманные намеки Ертаулова на неведомые ему самому обстоятельства. Противоестественные, почти мистические силы, отталкивавшие его от Рашиды… Наваждение.

– Не можешь, – старец задумчиво покивал. – Это понятно.

– Я… буду отстранен? – неслышно спросил Костя.

– Ты не будешь отстранен, – старец, ссутулившись, брел на свое место за столиком. – Лети себе. К твоей работе ЭТО не имеет отношения.

– Что со мной?

– Ты когда-нибудь слыхал о ментокоррекции?

– Нет.

– Это операция по вмешательству в память, гипнотическая, редко – хирургическая. Можно заставить человека позабыть о чем-то навсегда. Или заблокировать участок памяти на время. Сконструировать ложные воспоминания. Ее часто путают с гипноблокадой, но гипноблокада – лишь следствие ментокоррекции. Мне померещилось, сынок, что этак с неделю тому назад ты перенес такую операцию. Она коснулась области твоих сугубо личных переживаний, погасила очаг сильного эмоционального потрясения. Повторяю, лететь ты волен куда захочешь.

Костя одевался, ничего не видя вокруг, ни на что толком не реагируя. К нему снова подкатил Кристенсен и сконфуженно отступил. Мастер, уходя, потрепал его по плечу, что на него вовсе не походило. Человек в свитере торчал подле своих терминалов, меланхолично жевал длинную французскую булку и запивал йогуртом из пластикового пакета в форме детской соски. А таинственный, так до конца Кратовым и не понятый старец молча сидел за столиком, положив узловатые руки перед собой, и безучастно глядел в пустоту стеклянными глазами.

Во всяком случае, одну вещь Костя понимал вполне отчетливо: он летит!

11

Они уходили от Старой Базы, а значит – от Земли.

Чтобы управлять любым, даже самым сложным космическим кораблем, достаточно десяти клавишей. Десять слегка вогнутых рифленых поверхностей из вечной керамики, каждая своего цвета.

Опытный навигатор работает вслепую. Цвет ему ни к чему, и курсанты порой с удивлением слушали, как всеми почитаемый, всемирно известный ас на практических занятиях по навигации неожиданно путался, объясняя последовательность действий цветовыми рядами. Однако стоило ему закрыть глаза, вытянуть руки перед собой и чуть заметно шевельнуть пальцами, и все становилось на свои места. Цветовые ряды для курсантов – то же, что и «сено-солома» для новобранцев средневекового ополчения…

Существовали экспериментальные модели кораблей, где старомодная клавиатура была заменена сенсорными панелями. Поначалу это давало большой выигрыш в быстродействии: человек почти не затрачивал времени на физические усилия по преодолению сопротивления клавишей. Так было до первой аварии, до перегрузок, до беспорядочных рывков и кувырков угодившего в передрягу аппарата, когда пальцы начинали соскальзывать и слетать, невпопад задевая совсем не те участки панели, какие нужно было. Когда потерявший ориентировку в пространственно-временной свистопляске