Столичный доктор. Том VIII - Сергей Линник

Меня охватило чувство вины и бессильной ярости. Только вчера я отчитывал мальчишку за ошибку, а сегодня… Его нет. Из-за проклятой войны, из-за халатности охраны…

И тут — свист. Растущий, злобный. Через секунду — оглушительный грохот где-то недалеко. Земля содрогнулась, с деревьев посыпались листья. Артиллерийский обстрел. Только этого нам и не хватало. Японцы? Прикрывают своего? Или просто совпало? Второй разрыв — ближе. Третий — совсем рядом.

— Всем в укрытия! — заорал я, перекрывая гул.

Кто успел, тот нырнул в ямы, кто не успел — прижался к земле. Тишина, пронзённая редкими криками и лаем собак. Обстрел длился недолго — минута, может, две, но ощущение, будто полжизни. Разрывы сместились в сторону, потом затихли вовсе. Похоже, пристрелка. Или промахнулись.

Потихоньку все начали успокаиваться, разошлись по местам. Тело Лихницкого мы отнесли в палатку для умерших. И всё. Он теперь статистика. Цифра в отчёте. Один из миллионов, убитых задешево. Я снова пошел в «канцелярию». Сейчас я точно собирался выпить коньяку.

— Поспал бы лучше лишний час, — сказала Агнесс, заглядывая в палатку. Бледная, волосы чуть растрёпаны, взгляд тревожный. — Опять будешь пугать всех красными глазами. Как ты, Женя?

— Отвратительно. Сколько перенесли, и вот… Глупая смерть. Совсем ведь молодой, не жил еще… За что хоть?

— За то, что война. За то, что мы всё ещё здесь. Но ты не виноват. Сам же говорил: от горя лекарства нет. Не убивайся. Ты нужен. На тебя смотрят.

— Знаю. Но легче не становится. Скажи, пожалуйста, пусть сделают чай. Чёрный, покрепче.

От спиртного отказался. Следующий артналёт может быть точнее. Не хочется встречать его в состоянии михеевского «бодряка».

Снаружи поскреблись о полог. Только один человек может столь деликатно напоминать о себе в месте с отсутствующей звукоизоляцией.

— Заходи, Тит.

— Евгений Александрович, — тихо доложил Жиган. — Приехал полковник Мусабаев, из штаба. Был уже у вас, по охране.

— Помню. Проси. Он почти вовремя.

Полковник, маленький, с комплекцией жокея, обладатель выдающихся усов императорского фасона, на татарина, вопреки фамилии, совсем не походил. Скорее его можно было принять за потомка запорожцев. Именно он отвечал за охрану нашего госпиталя. На ловца, как говорится…

— Проходите, полковник, присаживайтесь, — встал я ему навстречу.

— Были здесь с отрядом неподалеку, решил заехать к вам, узнать, не пострадали ли от недавнего обстрела. А тут такое докладывают…

— Да уж, не справились ваши бойцы. Не только часовой погиб, и молодой врач тоже… Диверсант пытался похитить панацеум, думаю, не надо рассказывать о важности этого лекарства.

— Мои соболезнования, ваше сиятельство. Скорблю с вами.

— Взамен сочувствия давайте подумаем о достойной охране. И, вероятно, о лучшем месте. Мне не хотелось бы спасать раненых под артобстрелом.

— Я доложу по команде. Думаю, вопрос с передислокацией решим в ближайшее время. Что касаемо охраны… Ситуация тяжелая. Пожалуй, смогу выделить еще взвод. Людей катастрофически не хватает. И проведем облаву сразу после рассвета.

Толку с той облавы. Если у ночного гостя и были спутники, то они давно уже испарились. Но за дополнительную охрану спасибо. Пусть хоть колючей проволокой всё обнесут, если она есть, но терять людей я не хочу.

* * *

Шли и шли, и пели «Вечную память». Люди тянулись цепочкой за самодельным гробом, обитым холстом, с крестом из берёзовых дощечек, сколоченным Жиганом из добытых откуда-то досок. На крышке аккуратно гвоздями выбито: «Борисъ Лихницкій, вольноопредѣляющійся. †»

Священник, отец Аркадий, служил чин отпевания на удивление просто, без лишних церемоний и традиционной скороговорки, привычной для оптовых смертей. Простая молитва, будто обращённая не только к небу, но и к каждому из нас.

Стояли молча. Никто не рыдал, но лица у всех были серыми. Я стоял впереди, рядом Михеев, Бурденко и Гедройц. Жиган держал шапку в руке, глаза опущены. Даже у него, всегда невозмутимого, пальцы подрагивали.

Когда все бросили в могилу по горсти манчжурской земли, а бригада китайцев быстро соорудила холмик, мы вернулись в госпиталь.

В обед собрались на поминки в палатке-столовой. Налили по стопке водки, помянули Бориса. Говорили мало. Я попытался произнести речь, но как-то скомкано получилось. Только и утешения, что другие ораторы были не лучше.

— Будете писать письмо родным? — спросила Гедройц после поминок.

— Могу уступить эту честь вам.

— Покорно благодарю. Но откажусь. Ваш крест, вам и нести. Просто уточнить некоторые детали. Есть адрес?

— Только тот, что указывал по приезде.

— Его маму зовут Мария Алексеевна. Вдова. Чтобы не пришлось писать что-то безликое.

— Спасибо, Вера Игнатьевна.

Она резко развернулась и пошла, доставая на ходу портсигар.

В палатке зажег лампу, положил перед собой лист бумаги. Посидел, подумал. Чего ждать? Голубого вертолета на горизонте не видно, волшебник не прилетит. Я взялся за перо. Оно слегка царапало, чернила ложились неровно.

«Многоуважаемая Мария Алексеевна…»

Я остановился. Посмотрел в окошко на темнеющее небо.

«С глубоким прискорбием извещаю Вас о трагической гибели Вашего сына, вольноопределяющегося Бориса Лихницкого…»

Дальше пошло легче. Слова, вымученные, правильные, но — суть не в них. Суть в том, чтобы она, когда получит это письмо, знала: её сын не был один. Его помнят и уважают. За него молятся. Вроде получилось, без тупой казенщины из серии «его смерть была не напрасной» и прочего шлака.

Я закончил, сложил лист, аккуратно подписал конверт. Запечатал сургучом.

Вот и прошел еще день.

Глава 13

ЛОНДОНЪ. Корейскій императоръ издалъ приказъ, изгоняющій изъ дворцовой службы всѣхъ колдуновъ, обвиняя ихъ въ томъ, что они были единственной причиной всѣхъ раздоровъ послѣдняго времени. Шагъ этотъ, какъ думаютъ, предпринятъ по совѣту японцевъ.

Военный корреспондентъ «Daily Mail», описывая сраженіе на Ялу, сообщаетъ о печальномъ событіи, происшедшемъ послѣ боя. Послѣ битвы на полѣ сраженія появилось много китайцевъ, которые стали снимать съ убитыхъ и раненыхъ платье, сапоги, отбирать у нихъ оружіе, фляжки съ водой и пр. Японскій генералъ выразилъ глубокое сожалѣніе по поводу этого событія и учредилъ новую систему патрулей для предупрежденія новыхъ грабежей.

Извѣстный знатокъ военнаго и морского дѣла сэръ Джорджъ Кларкъ заявилъ въ среду на собраніи морской лиги въ Лондонѣ, что нѣтъ болѣе храбрыхъ солдатъ и моряковъ, чѣмъ русскіе. Это подтверждается и настоящей войной, хотя для Россіи война и началась неудачей.

МУКДЕНЪ. По полученнымъ сведеніямъ, японскій отрядъ, около дивизіи, наступаетъ на Сюянъ вдоль Даняхе.