Кайа.История про одолженную жизнь(том 1-6) - Александр Алексеевич Иванов

— Значит ли это, что дела обстоят не лучшим образом? Что с моим сыном? — требовательно спросила Женя, а затем, «переключившись» на русский, обратилась уже ко мне, усевшемуся на диван рядом с ней. — Кайа, золотце, отойди чуть подальше и прикрой-ка свои ушки!

Санкт-Петербург, родильный госпиталь Пресвятой Девы Марии, токсикологическое отделение, 22:15.

Большая часть представителей нашей Семьи, а, учитывая близкие похороны юного царевича, Филатовых съехалось в Петербург, как я слышал, уже немалое число, до сих пор не соизволила лично приехать, дабы проведать матушку. А ведь они уже все в курсе! Ибо названивали мне на видеофон с одним лишь вопросом: «жив ли наследник?».

И в голосах большинства из них, полных лживой участливости, явно слышалась надежда на мое короткое: «нет»…

И о самочувствии самой моей приемной матери также не поинтересовался практически никто из них. Мне все это стало настолько омерзительно, что я даже перестал отвечать на вызовы и сообщения, просто выключив видеофон.

Впрочем, есть и исключения. Например, в лице той моей тетки, которая в Петербург приехала вместе с нами, бывшей на недавнем Рождественском приеме у Блумфельтдов моей дуэньей. И закрывшей меня своим телом от охранников великого князя, во время дуэли.

И, хотя в этом не было никакой нужды, она самоназначилась на роль матушкиной сиделки. Но та, впрочем, сумела выдержать ее присутствие не более часа, ибо у нас (обеих…) от тетушкиных причитаний разболелась голова. В общем, приемная родительница со всей учтивостью выпроводила ее, сославшись на то, что сейчас ей хочется побыть наедине с собой. Ну и со своей приемной дочерью.

Тетка, будучи женщиной неглупой, все поняла как надо. Пожелав «дорогой сестре» поскорее оправиться и пригрозив навещать ее по несколько раз на дню, а также наказав мне «не беспокоить по пустякам мать», оперативно покинула больничную палату. Ведь главное для себя и своей «ячейки общества» она сделала, совершив окончательную ставку на моих приемных родителей и продемонстрировав им свою верность. В феодальном значении этого слова, ибо общественная формация здесь — это безумная смесь феодализма, капитализма и черт знает каких еще «-измов».

И этот ее выбор, безусловно, запомнится. Или припомнится, если приемные родители по тем или иным причинам проиграют внутрисемейную войну.

Вот так вот и выглядит жизнь здесь в большой и дружной Семье, при куче живых и здоровых родственников… — подумал я, держа руку матушки, которая с отстраненным видом глядела в окно, на ночное небо, и слушая негромкий шум устройства, перегоняющего через себя и очищающего ее кровь.

И тут же мысленно поправил самого себя.

Пока еще живых и здоровых. И пока еще родственников, ибо в том, что ни матушка, ни папаша (когда и если он оправится от последствий ранения) не простят им подобного поведения, у меня нет никаких сомнений. И это не потому, что приемные родители такие уж кровожадные люди, хотя и поэтому тоже, просто правила существования в этом сословии диктуют свои условия, и милосердие здесь воспринимается за слабость, а слабых…

Число Филатовых, так или иначе причастных к делам Семьи и к распределению материальных благ, сократится еще сильнее.

Но есть и хорошие новости, ибо Государь… Самодержец, не стесненный никакими конституциями… Царь, только что потерявший старшего сына и наверняка пребывающий в нечеловеческой злобе на все свои спецслужбы, а матушка — один из важных винтиков в их механизме, проморгавшим удавшееся покушение на царского отпрыска, нашел в себе силы выразить Жене, а вместе с ней и ее мужу, свою поддержку, прислав сюда человека «в масть» (как говорили там лица определенного круга). Свою племянницу, княгиню Елену, около получаса назад покинувшую эту палату, и которая от лица императорской Семьи выразила надежду на скорейшее восстановление матушки, а также на благополучное разрешение от ее бремени. А также передавшую приемной родительнице некую записку, видимо, от него самого.

И это явно был сигнал. Впрочем, я еще недостаточно хорошо разбираюсь в перипетиях отношений здешних «знатных» Семейств, дабы точно понять все значения данного сигнала, а также то, какому кругу лиц он был послан.

— Они хотели убить твоего брата… — внезапно матушка прервала свое молчание.

— Так, значит, тебя все-таки отравили. — негромко произнес я некоторое время спустя, когда продолжения от нее не последовало.

Версия с отравлением была для меня вполне очевидной, учитывая и, отдельно стоящий от основного, корпус «женского» госпиталя, в который доставили матушку. И то, каким образом были экипированы медработники, встречавшие нас (не в «скафандры» химзащиты, конечно, но…в общем, одеты они оказались очень плотно). И то, что нас всех, не включая охрану, которую попросту не впустили, прибывших из особняка, очень вежливо попросили (но, по сути заставили) оставить все наши вещи, включая даже и трусы, в специальных пластиковых мешках (видеофоны, а у матушки при себе был не ее «рабочий» аппарат, нам чуть позже вернули), выдав вместо них, после посещения душевой, бывшей там же, в приемном покое, вполне миленькую больничную одежду.

Хотя до этого момента спрашивать вслух не хотелось, ибо и без моего любопытства всем тошно, а докладывать мне о произошедшем никто, включая и приемную родительницу, не спешил (никто из посетителей и медперсонала не произнес вслух слово «отравление»).

— Отравили, да… — согласилась она, обернувшись ко мне, а затем ее лицо исказилось от чистейшей ненависти. — Еще и выбрали такую дрянь…!

Она замолкла, сумев сдержать нецензурщину, готовую сорваться с уст, а затем, вернув себе невозмутимость, продолжила.

— Яд… Они, золотце, выбрали для твоего брата действительно нечто особенное… Дрянь, специально созданную для детоубийства в утробе матери. Убивает медленно, за несколько недель или даже месяцев, позволяя убийце преспокойненько скрыться. Медленно…да…но верно…

Яд, специально созданный для неспешного детоубийства в утробе матери… — повторил я про себя, при этом не ощущая ни-че-го.

Похоже, что, и правда, перестаю пропускать через себя ужасы этого мира, и меня, даже если бы я того не желал, настигает эмоциональное притупление.

Но в какой же все-таки «чудесный» мир я попал. Впрочем…

Мне вспомнилась тамошняя статистика по абортам, виденная мной во время одного из сеансов бесцельного серфинга в интернете, и если верить ей, то получалось, что та Россия — лидер в крайне сомнительном первенстве детоубийств.

Здесь же, где Церковь не отделена от государства и общество в массе своей весьма религиозно, аборт — страшнейшее преступление, за которое следует крайне суровое наказание. И тем, кто данную процедуру производят. И тем, кому.

Однако, нет ничего странного в том, что в феодальном обществе этой