СССР против НЛО - Анджей Б.

Делала свою нехорошую работу и проникшая в этот солнечный мир тёмная подпространственная сила. Для этого она, говоря образно, отыскивала среди светлого тени, пользовалась ними как лазейками — и сеяла в меру своих, слава богу, не очень обильных силёнок, некоторый, скажем так, негатив.

Подобные лазейки в большом коллективе отыщутся всегда, люди ведь не ангелы небесные, все со своими слабостями. А тем более люди творческие и местами гениальные. Негатив же служил вредной потусторонней мошкаре пищей, на которой она рассчитывала отъесться до таких размеров и мощностей, чтобы сообща суметь прогрызть дыру к себе домой, в своё тёмное подпространство. И утащить туда с собой наше легендарное кино.

Да, где-то и над кем-то реют враждебные вихри, а у нас вот — враждебные мошки.

Так что я просто делал свою работу. И заключалась моя работа в том, чтобы гоняться за этой тут и там гадящей тёмноватой многочисленной мошкой и по возможности вылавливать её. А ещё прибирать за ней негатив. И уничтожать, не давая сущности насыщаться, благо для этого процесса ей требуется некоторое время. Конкретный механизм моих действий объяснить непосвящённым непросто. Ну, это как убирать грязь, только не ручным пылесосом или там веником и совком, а силой мысли. Никогда не пробовали? Лучше и не надо, этому надо долго учиться.

Всё проходило штатно. Тёмная мошкара благодаря моим заботам особенно отъесться не успевала и должна была истончиться и сойти на нет примерно за неделю. Оставалось, что называется, проводить непрошенную гостью до калитки, по ходу дела гася её раз за разом слабеющие пакости.

Какие именно пакости?

Ну вот, например, всё тот же оператор Окуляров продолжает злоупотреблять своей пагубной хмельной привычкой.

— Ты меня уважаешь? — хватает он по вечерам за рукав курортных прохожих, и те со смехом и недоумением от него шарахаются.

И тут уже не поймёшь, то ли тёмные силы в том виноваты, то ли он сам поймал, что называется, волну. Случается, что утром за кинокамеру встать не может, и тогда операторское место приходится занимать лично режиссёру Гайдаю, а оно ему надо? И купировать возможный большой скандал спешит — угадайте, кто? Правильный ответ: я, Никита Касаткин, кто же ещё.

Или актёр Этуш вдруг ни с того ни с сего поднимает старую тему: не хочется ему играть выходцев с Кавказа, опасается он, что амплуа это прилипнет к нему навечно. Гайдай удивляется: да вроде говорили уже об этом и к чему-то пришли, и откуда и зачем оно теперь снова вылезло? Все вокруг тоже удивляются. Да актёр Этуш и сам, наверное, себе удивляется — откуда ж ему знать, что это не столько он, сколько проникшая ему в мозги потусторонняя воля выковыривает из сознания всякое ненужное.

А то машина актёра Юрия Никулина — та самая, легковушка с открытым верхом, на которой знаменитая троица в фильме и гоняла — примется вдруг ни с того ни с сего ломаться. Оно и немудрено: модель хоть немецкая, да запчастей там уже половина отечественных, а тут ещё зловредная нездешняя мошка выводит детали из строя. Тоже печаль, тоже негатив — и механики пытаются починить это чудо техники, а я бегу чинить моральную атмосферу в команде.

В один из вечеров из комнаты актёрской четы Мкртчян раздались звуки бурной, темпераментной ссоры. За день я так набегался, что собирался уже грешным делом плюнуть: да пусть себе ссорятся — может, это вовсе и не по моей части.

Но тут оттуда послышалось совсем громкое:

— Да ты же постоянно на неё пялишься!..

— Ну зачем ты такое говоришь, слюшай…

— Да я же всё вижу!

Пришлось просканировать эти горячие кавказские головы.

Оказалось, супруга приревновала своего ненаглядного Фрунзика к работнице гостиничного буфета, сисястой, похожей на улыбчивую полноватую кошку официантке. Были ли для этого основания, разбираться я не стал, погасил это дело дистанционным гипнозом.

А официантку эту, пользуясь случаем, слегка влюбил в пресловутого оператора Окулярова — в надежде, что тот, может, хоть немного отвлечётся от своей основной сорокаградусной страсти (увы, не помогло).

Ну и так далее.

Ломалась техника, терялся реквизит. Статисты делали не то, что им нужно, взглядывали в камеру, портили дубли. Упрямились ослы. Больше обычного бухтел на всех подряд и что-то записывал себе в папочные бумаги парторг Оглоблин. По вечерам в гостиницу Гайдаю названивали какие-то мосфильмовские чиновники, требовали поменять фамилию персонажа Саахова на другую — у них, мол, работает человек с такой же фамилией, причём не на последней должности. Корифеи экрана забывали перед камерой слова. Актёр Вицин впадал в меланхолию, а актёр Моргунов — в звёздную болезнь. Актёр Никулин ни во что не впадал, но привести этих двоих в рабочий вид у него выходило не всегда. Режиссёр Гайдай нервничал и ругался.

Было и такое: по съёмочной группе пронёсся слух, мол, в Долине Приведений, где сейчас проходили почти все съёмки, по вечерам кто-то видел настоящих привидений. Многие посмеялись и покрутили пальцем у виска, а мне пришлось провести там пару ночей: вдруг и правда в этот мир проникло что-то ещё. Ничего не обнаружил (решив, что если бы все придерживались сухого закона, то никакие привидения никому бы не мерещились), да ещё за это время мошкара успела изрядно нанегативить.

Как-то эта подлая тёмная мошка вселилась в лошадь, затаилась там — и в подходящий (на самом деле как раз неподходящий) момент заставила животное резко дёрнуться. И актриса Наталья Варлей, которая все трюки рвалась делать сама, без дублёров и каскадёров, с лошади той свалилось. К счастью, обошлось без травм, но негатива это событие произвело столько, что я устал вычищать.

Потом Наталья ещё и прыгала из окна «дачи Саахова» (на самом деле со специальной съёмочной вышки). Самой-то ей, девятнадцатилетней, было не страшно, а вот другие за неё волновались, что тоже порождало пищу для тёмных и роящихся непрошенных летающих гостей.

Время шло, я успешно держал оборону против мошкары, её становилось заметно меньше, и это было хорошо. А потом, как водится, произошло непредвиденное.

Однажды утром я обнаружил в гостинице непривычное спокойствие и даже не сразу сообразил, что случилось. Только умывшись, почистив зубы и совершив короткую, но энергичную пробежку среди кипарисов и можжевельников (на заданиях приходится подниматься ни свет ни заря, это дома я люблю поваляться чуть не до обеда), я понял: на глаза мне ни разу не попалось чёрное, мелкое и неприятно