Лето, пляж, зомби. Окталогия - Наиль Эдуардович Выборнов

Несмотря на всю внешнюю убогость, автоматик мне понравился, да и неплохую службу сослужил уже сегодня. Я принялся за чистку. Вблизи хорошо работает, гарантирует неплохую плотность огня. Так что его я оставлю себе.

Добуду нормальный автомат — можно будет и карабин и пистолет-пулемет передать кому-нибудь другому. Пусть у них будет. Но подозреваю, что такое оружие можно достать либо у военных, либо у бывших ментов. А к ним лезть мне не хочется. Опасно это.

Может быть, попытаться выйти на контакт, сыграть на том, что я сам — очевидный военный. А толку? Вообще никакого, я ж не помню ни хрена. И ладно бы к знакомцу какому-нибудь обратиться, вообще никого не знаю. Да если и поверят, то попросту припашут. Это, может быть, и неплохо, в компании нормальных ребят оказаться, но кто это гарантирует? Да и главным мне там точно не стать. Даже если я был высокого звания, и они об этом узнают, то подозреваю, что прошлые заслуги сейчас никакой роли не играют.

Я как раз закончил собирать пистолет-пулемет, когда дверь открылась… А да, я ж ее не закрыл за Яной.

На этот раз зашла девочка, Наташа. Я до этого ее не видел, но ведь она была единственной десятилетней девочкой здесь.

У нее были длинные волосы, до поясницы, одета она была в пижаму. Похоже, что Ира успела прихватить домашние вещи. Черт. А вот волосы — никуда не годятся. Их даже не собрать и под кепкой не спрятать толком, любой зомби легко схватится за них. А когда тебя берут за волосы, это очень больно. Возможности сопротивляться практически не остается.

— Где моя мама? — требовательно спросила она.

Я выдохнул. Ну что ж, пришло время этого разговора. Она ведь не сказала, что с ней, только то, что мы вместе уходим.

То, что это еще ребенок, пусть ей уже и десять, само по себе было неплохо. Психика более пластична, так что, возможно, у меня получится ей все объяснить. Хотя что-то мне подсказывает, что я совсем не психолог.

Но это на остальных я могу давить. Нужно рассказать ей все нормально, чтобы она при этом не сбежала на поиски матери. С подростка станется и такое учудить. Да и ответственность я чувствую, потому что пообещал Ирине о ней позаботиться.

Я отложил в сторону пистолет-пулемет и похлопал ладонью по кровати рядом с собой.

— Давай присядь.

Она несколько секунд поколебалась, но потом все же подошла и села, поджав ноги. Лицо ее было напряжено, но на нем явно была видна решимость. Подозреваю, что я был не первым, к кому она подошла с этим вопросом. Скорее всего, ее и отправили ко мне.

— Ты же знаешь, что мама заболела, да? — спросил я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

— Да, — она кивнула, глядя прямо мне в глаза.

И мне почему-то от этого взгляда становилось не по себе. Ребенок же, чистое и светлое существо. А ей придется жить в таком мире… Хотя. Если все очень плохо, то мир в итоге будет принадлежать не зомби, а таким, как она, когда вырастут. Потому что другого мира они помнить не будут, и с самого раннего возраста будут сосредоточены на одной задаче. Выжить.

— И ты видела, как ей становилось хуже, — продолжил я.

На этот раз она ничего не ответила, только кивнула, но медленнее, будто не была в этом уверена. Что ж, она действительно могла этого не осознавать. Родители часто кажутся детям гораздо сильнее, чем они есть на самом деле.

— Утром ей стало совсем плохо, Наташ, — я продолжил. — Она поняла, что может заразить тебя.

Девочка резко повернулась ко мне, глаза широко распахнулись. Всю уверенность и решимость будто бы смыло из шланга.

— Нет! — проговорила она. — Она бы не ушла! Она бы не оставила меня!

— Она сделала это, чтобы защитить тебя, — тихо, но решительно сказал я.

Наташа замотала головой.

— Нет, нет! — чуть не закричала она. Она обещала всегда быть рядом!

Ее голос сорвался, а пальцы нервно затеребили ворот пижамы. Я не стал перебивать. Пусть она выговорится.

— Она ушла за лекарствами, да? Как для меня? Она найдет лекарство и вернется?

Я посмотрел ей прямо в глаза, а потом взял за руку. Она не отстранилась.

— Если бы у нее был хоть какой-то шанс остаться — она бы осталась. Но она боялась, что ты тоже заболеешь. И ушла, чтобы спасти тебя.

Девчонка замерла. Потом вырвала руку, встала передо мной и спросила:

— Она вернется?

Я стиснул зубы. Ну и что мне теперь сделать? Что сказать? Солгать, чтобы успокоить? Или сказать правду? Ложь ведь все равно в итоге вскроется. Когда мы уедем. И нам придется еще и девчонку с собой тащить.

Я почувствовал раздражение, но постарался не показать этого.

— Если сможет — она обязательно вернется, — сказал я. — Но если нет… Она хотела, чтобы ты жила. Чтобы ты не болела.

В глазах Наташи вдруг моментально появились слезы, словно по щелчку. Она всхлипнула, после чего тихо спросила:

— Ты уверен?

— Да.

Она замолчала, после чего я проговорил:

— Она попросила меня присмотреть за тобой. Я дал ей слово, так что не брошу тебя, не волнуйся. Я всегда буду защищать тебя.

Я протянул руку и снова аккуратно сжал ее маленькую ладонь. Какие же дети хрупкие… Есть у меня свои? Не помню. Вообще ничего.

Она сглотнула, кивнула, и вдруг, снова выдернув свою ладонь из моей, проговорила сквозь слезы.

— Я пойду спать.

— Хорошо. Если что, я рядом. Заходи в любое время.

Она даже не кивнула, повернулась и выбежала из комнаты. Я выдохнул. Нет, заставить остальных жопы прижать и слушаться меня гораздо сложнее, чем с одним ребенком переговорить. Надо бы передать остальным, чтобы за ней присмотрели, чтобы не сбежала, чтобы глупостей не наделала.

Что ж, теперь пистолеты. Ну это просто, как это разбирается я помню. Долго будет и муторно, правда, потому что их много.

Первым оказался тот, который я отобрал у Артура. И вот он оказался порядочно засран. Че ж я его еще вчера не посмотрел? Осечка, недосыл, клин — и нас с Валерой просто забили бы насмерть. Но ведь не подумал. Хорошо хоть сейчас могу почистить.

Я принялся за работу. Тут ершиком пройтись, тут каплю масла. Хорошо, делаем. И пахнет, кстати говоря, приятно, привычно как-то. Запах оружейной смазки казался