Вадбольский 5 - Юрий Никитин

Он навалился грудью на стол, поставил локти на столешницу и вперил в меня буравящий взгляд.

— Ты, как я слышал, уже взялся исправлять по-своему? Наладил выпуск новых винтовок уже не в своей мастерской, а на заводе?

Я чуть наклонил голову.

— Я делаю своими скромными силами то, что власть должна была сделать пять лет назад. И тогда бы коалиция не посмела даже сунуться в Чёрное море.

Глава 2

Он скривился, словно укусил больным зубом крепкое яблоко.

— Ты говорил, потерпим поражение?

— Несомненно, — подтвердил я. — Зато стыд и позор заставят нас встряхнуться и спешно догонять Англию и Францию по части развития.

— Вооружений?

Я сдвинул плечами.

— Теперь вооружения зависят от экономического роста. Добывать руду на Урале и везти гужевым транспортом в Санкт-Петербург?

Он не слушал или почти не слушал, спросил внезапно:

— А те великолепные винтовки, о которых мне доложил светлейший князь Горчаков, равны по мощи англицким?

— Лучше, — ответил я не без скромной гордости. — Втрое. Ваши эксперты проверили. Можно и канцлера Горчакова считать экспертом.

Он спросил с затаённой надеждой:

— А если перебросить их в Севастополь?

Я вздохнул.

— Гужевым транспортом? По раскисшим от грязи дорогам и по болотам?.. Война кончится раньше. Это надо было делать хотя бы пару лет тому, ваше высочество.

Он отмахнулся.

— Вот-вот, я высочество, а не величество… и что-то мне корону принимать уже не хочется.

— Проблема от этого не уйдёт, — напомнил я. — Кто бы не принял, разгребать это говно, простите за мой французский, придётся голыми руками. Хотите на кого-то переложить merde, а самому остаться faire le ménage?

Он вскочил, полыхнул гневом, лицо стало багровым, а фигура угрожающе раздулась. В кабинет мгновенно ворвались два могучих стража, крепко ухватили меня под руки.

Я, тоже злой и взведённый, как же этот дурак не понимает, смотрел на него зло и без страха. Он тяжело дышал, грудь поднимается и опадает, как кузнечные меха, затем рухнул в кресло, словно у него отказали ноги, сделал стражам отметающий жест.

— Оставьте его.

Они отошли и, встав у стены, прикинулись мебелью. Я не двигался, сейчас решается не просто многое, а вообще быть мне или не быть, думай, Вадбольский, думай.

Он вздохнул пару раз тяжело и надсадно.

— Курсант… А кто, по-твоему, всё это разгребает? Вас не учили чинопочитанию?

— Только почитанию Отечества, — ответил я. — И его ценностей.

Он вздохнул, лицо чуть осунулось.

— Ах да, потомок мятежников.

Я сказал с достоинством:

— Ваше высочество, субординация важнее чинопочитания.

Он криво усмехнулся.

— Это больше подходит армии.

— Я выйду военным инженером, — сообщил я. — И вообще вся Россия сейчас армия. Это хорошо, хоть и плохо.

Он сказал смертельно усталым голосом:

— Ты не дурак, хотя и дерзкий. Чувствуешь, когда можно… И злишь меня зачем? Ты и так мне очень не нравишься.

— Это неважно, — ответил я. — Лишь бы вы, ваше высочество, свою работу делали, а не плакались в кружевной платочек. Не будет у нас вооружения, как у Англии или Франции, если не будет сперва железных дорог, металлургических заводов, шахт, рудников, и вообще мощной промышленности. Оставить всё так, нас побьёт всякий, кто восхочет. Даже самый мелкий.

Он вздохнул, взглянул мне прямо в глаза, но голос прозвучал горький, чуть ли не надломленный:

— Ты хоть представляешь, как это поднимать лапотную Россию, что вечно голодает, и пытаться превратить её в промышленную державу?

Я промолчал, в кабинет заглянул придворный в костюме обер-шенка и застыл в вопросительной позе на пороге.

— Что, — спросил великий князь, — Николай Николаевич прибыл?

— А с ним Алексей Федорович, — сказал обер-шенк и сделал значительное лицо.

Великий князь повернулся ко мне.

— Ладно, с тобой мы вроде бы решили, хотя и непонятно что. В общем, закон в Российской Империи выше даже императора, потому работай и ни за что не опасайся. Всякий, кто попытается выйти за рамки, будет наказан, даже если это мой человек. А теперь иди!

Обер-шенк посторонился, выпуская меня из кабинета. За дверью вместоунтер-шталмейстера, что привёл меня сюда, ждёт величавый, как Вандомская колонна, обер-шталмейстер, у придворных прекрасный нюх, быстро переиграли, этот даже смотрит не свысока, хотя его чин на три порядка выше.

— Барон, — пророкотал он густым голосом, такой можно намазывать на хлеб и раздавать бедным, — следуйте за мной.

Я сделал за ним несколько шагов, коридор что-то ведёт не к выходу, а как раз во внутренние помещения дворца, осмелился заметить:

— Выход несколько левее…

— Следуйте за мной, — повторил он тем же голосом, но уже чуть более тяжёлым, такой не намазывают, а режут на кубики и раскладывают на тарелке, как рахат-лукум. — Всё узнаете.

Вряд ли рахат-лукум, в такие здания приводят чаще для порки. Хотя я знаю исключение, но вряд ли вручат второй орден и золотую саблю с надписью «За храбрость», хотя на этот раз храбрость в самом деле была, точнее, беспримерная и безрассудная дурость ну с чего мне было зацепляться в ссоре с могущественнейшим и мстительным родом Долгоруковых?

Берега попутал, сам признаю, слишком погрузился в дела производства, не учёл, что остальной придворный мир руководствуется даже не выгодой для себя, у них всё есть, а непомерным чванством и трепетнейшим отношением к своему имени: а никто ли не навредил? Никто ли не посмотрел косо? А может вдарить заранее?

У одной двери обер-шталмейстер деликатно постучал, прислушался к ответу, медленно растворил и указал мне рукой, как переступать порог, а то вдруг я из провинции, не знаю.

— Вас изволят принять.

— Благодарю, — ответил я покорно. — Счастлив, куда ж я денусь.

Он взглянул с подозрением, но промолчал. Не все из молодых умеют говорить вежественно, юность склонна к бунтарству, потому лучше не реагировать, пусть разбираются те, кому положено.

Я переступил порог, как и было велено, входя в кабинет к человеку, «кому положено», многое чего положено, правда, и спрос с него нехилый.

Рейнгольд, глава всероссийской службы безопасности, явно раздражённый чем-то, торопливо пишет длинным гусиным пером на гербовом листе, нужно как-то деликатно посоветовать перейти на стальные перья, в Англии их изобрели сто лет тому, а полста уже продаются во