Фантастика 2025-101 - Михаил Иванович Казьмин

поучить артефакторов по моей методе самому господину профессору под наблюдением его коллег, что вызвало у Михаила Адриановича неподдельный интерес и он пообещал мне, что если вообще удастся провести мои занятия в университете, то он обязательно так и поступит.

Зато моя идея с патентованием учебной методики поставила профессора в тупик. Поначалу он вообще встретил её в штыки, заявив мне, что распространение образования не должно чем бы то ни было ограничиваться, затем, подумав, признал, что вроде бы определённые права у меня как у первооткрывателя данного направления и могут наличествовать, обещал провести консультации с профессорами-правоведами, однако особых надежд посоветовал мне не питать хотя бы ввиду полного отсутствия подобных прецедентов. Что ж, профессора я, конечно же, поблагодарил, но предвидение подсказало, что губу, раскатанную мною на доходы с патентования учебной методики, придётся, пусть и с сожалением, закатать. Обидно, я так на них рассчитывал… Ладно, затевать по этому поводу судебную тяжбу или нет, я ещё подумаю в более спокойной обстановке, но в любом случае буду работать над получением дохода с самого обучения.

…Время, как это всегда с ним бывает, шло исключительно в одну сторону. Уже полностью вступила в свои права весна с её надеждами и предвкушениями, но дело по убийству Ташлиной и Данилевича до сих пор пребывало в зимней спячке. Кое-какие подвижки, впрочем, имелись, но по незначительности своей на общее незавидное положение не влияли. Да, с брошью теперь можно было прижать Ташлина, но из-за недостка иных улик Крамниц с этим пока не спешил. Зато он повторно допросил некую Марту Карлину, одну из тех служанок баронессы фон Альштетт, что рассказали ему о любовной связи хозяйки с Артманом-Артамоновым, рассудив, что ежели она охотнее других говорила об одной тайне своей госпожи, то и о других секретах баронессы поговорить будет не против. Карлина и правда показала, что да, имелась у баронессы служанка Эльза, фамилию она не помнила, и была та Эльза на баронессу очень даже похожей, вот только прямо перед переездом в Москву взяла расчёт, потому как не хотела оставлять в одиночестве больную мать. Что ж, я имел полное право гордиться верностью своей догадки, а Крамниц получил возможность впечатлиться мощью моего разума. Разумеется, мы с Иваном Адамовичем ни на секунду не поверили в то, что эта самая Эльза в Москву не поехала и пристав отправил в Ригу ещё одну срочную депешу, в коей запрашивал выяснение фамилии служанки, потому как искать в Москве просто Эльзу было бы недопустимой, а главное, почти что бесполезной тратой времени и сил.

Должен, кстати, признать, что после таких поворотов мнение моё об умственных способностях баронессы поначалу заметно упало и мне даже стало не так и интересно сводить с нею личное знакомство. Нет, ну в самом деле — не озаботиться заклятием прислуги на верность! Да, я свою прислугу тоже на верность не заклинаю, но так я и ни к каким тёмным делишкам не причастен, а уж баронесса-то должна была, если я правильно всё понимаю, принять меры к защите своих секретов. Однако же, поразмыслив, я сообразил, что дело тут в другом — просто баронесса играет по каким-то своим собственным правилам, смысл коих от меня успешно ускользает. А поскольку правило «не понимаешь — насторожись» никто не отменял, меня такое непонимание как раз и настораживало.

Крамниц тем временем сложа руки не сидел и ему удалось прояснить ещё одну сторону дела, и снова далеко не самую существенную. Иван Адамович сделал правильные выводы из нашего с ним недавнего разговора о том, что хозяин каретного двора Ланг рассказал ему не всё, и побеседовал с Францем Антоновичем ещё раз. Да не просто побеседовал, а выяснил, что незадолго до того, как нанять у Ланга карету, Артман-Артамонов дважды нанимал у него ещё и двуколку, в которой Ланг обыкновенно разъезжал сам. Брал он её каждый раз рано утром, а возвращал уже к вечеру. Дней Ланг опять-таки точно не помнил, но уверял, что это было точно до наёма кареты. Иван Адамович пребывал в убеждённости, что уж один из тех разов ездил Артман на двуколке копать могилу для Ташлиной и Данилевича. С приставом я тут был согласен — мы знаем, что Ташлину тёмно-синяя карета забрала с постоялого двора в Беляеве в пять часов пополудни, стало быть, если бы яму не заготовили заранее, копать её пришлось бы в сумерках, а то уже и в темноте. Но теперь надо ждать, когда в Риге губные схватят Артмана и привезут его в Москву, тогда уже всё прояснится окончательно.

А потом Крамниц затих. Первые дни я как-то и не обращал на это внимания, своих дел хватало, потом решил, что пристав заработался, ещё дня два-три тешил себя надеждами, что Иван Адамович накопал чего-то такого-этакого и много, затем предвкушал, как он все свои находки на меня вывалит, но когда подходила к концу вторая седмица его молчания, не выдержал и позвонил Крамницу по телефону. Я, помнится, жаловался уже, как безбожно здесь телефоны искажают голоса, но даже через телефон чувствовалось, что пристав сильно устал, что Иван Адамович немедля и подтвердил.

— В понедельник приходите, Алексей Филиппович, может, хотя бы день отдохну, — попросил он. Что ж, в понедельник, так в понедельник. Надо ли говорить, что в понедельник я двинулся в Знаменскую губную управу прямо к самому началу присутственных часов?

Крамниц, едва я прибыл, велел подать чаю и начал знакомить меня с положением дел среди проживающих в Москве остзейских немцев. Поначалу я не понял, зачем приставу это понадобилось, однако же рассказывал он очень интересные вещи и я быстро втянулся, внимательно его слушая.

Если верить Ивану Адамовичу, а не верить ему у меня никаких оснований не было, какого-то единого общества остзейских немцев в Москве не имелось. Прежде всего разделялись они по сословной принадлежности, причём купцы и мещане немецкие, как приехавшие в Москву с берегов Балтики, так и потомки таких приехавших, держались друг за друга куда как крепче, нежели представители благородных сословий. Более того, многие дворяне из остзейских немцев, состоявшие на государевой службе, вообще не поддерживали связей с земляками.

— Как вы, например, Иван Адамович? — поинтересовался я.

— Я не остзейский, — с заметной гордостью ответил Крамниц. — Мои предки из Бранденбурга!

Но всё же несколько дворянских семей с остзейскими немецкими корнями общались между собою довольно тесно, вплоть до того, что и браки устраивали исключительно со своими остзейскими земляками. Неформальным,