Фантастика 2025-101 - Михаил Иванович Казьмин

старосты Боярской Думы, винтовки наши принял… Ну ладно, с винтовками там всё по делу, они и правда вышли хорошо, но дальше же опять — и с тестем моим государь обошёлся по-Божески, и с Александрой дело решил к общей пользе, и брату дозволил к Татьянке свататься, и мне Ташлина подбросил… Думать тут можно что угодно, но если это не очевидное благоволение, то я уж не знаю кто, но никак не меньше Папы Римского или японского императора. О том, что царь с меня за все эти милости потребует, я уже не раз и не два думал, но пока без особого успеха.

Что сразу приходило в голову — царю нужна моя отмеченность. Вот только не надо говорить, будто он не знает — как говорили в моём прошлом детстве, «верю-верю, сам болтун». Сам я о той отмеченности не каждый день и вспоминаю, каких-то особенных сверхспособностей за собой не замечал. Считается, отмеченным свойственна удачливость, это да, это есть, но опять же не сказать, что прямо что-то из ряда вон. Как царь эту мою удачливость мог бы использовать… Ну, тут, конечно, понапридумывать себе можно было много чего, но всё это относилось к текстам, писанным вилами по воде, а это, сами понимаете, крайне ненадёжные источники сведений и предсказывать что-то на их основании никто в здравом уме не стал бы, я тоже.

Другие предположения, времени от времени посещавшие мою головушку, тоже так или иначе сводились к моей удачливости, а стало быть, и отмеченности. Перечислять их я, пожалуй, не стану, чтобы не позориться, но в том, что рано или поздно царское благоволение придётся отрабатывать, и отрабатывать старательно, я не сомневался. Насколько я успел узнать нашего государя, своего он не упустит, а своим он мог посчитать что угодно, и посчитать, прямо скажем, не без оснований. Но, как говорится, Бог не выдаст, свинья не съест, так что сильного страха по этому поводу у меня не было.

Остаток дня я провёл в отдыхе и расслабленности, которые посчитал пусть и кое-как, но заслуженными. Надо было готовиться к делам учебным — профессор Маевский согласился преподавать по моей методике и даже обещал привести полтора десятка учеников, ещё двое профессоров выразили желание наблюдать учебный процесс. Мне это встало в оплату университетского помещения и тетрадей с карандашами для раздачи ученикам, ну и, понятно, личного труда Михаила Адриановича. Правда, запросил он с меня на четверть ниже университетской платы за лекции, лишний раз показав свой интерес к моим трудам. Вот со следующего утра я как раз собирался вплотную заняться той самой подготовкой, но не вышло — утром ко мне пришёл царевич Леонид.

После обязательных посиделок с Варварой мне пришлось обстоятельно и подробно излагать царевичу дело Ташлина и его любовницы. Слушал Леонид о-о-очень внимательно, даже в книжечку иной раз что-то записывал. Почему царь захотел получить доклад не от меня лично, а через брата, я и предположить не мог, но он царь, ему виднее. Помимо доклада, я передал через Леонида просьбу устроить поручику Фильцеву опеку над племянником и племянницей, ежели он о том попросит, потому как матери они лишились, а вскоре и отец отправится то ли на каторгу, то ли на виселицу, то ли на плаху. Дети-то не виноваты, что им так не повезло с родителями…

Следующим днём я посетил генерала Бервальда, то есть, конечно же, поручика Фильцева. От особых подробностей я его избавил, назвав, однако, имена убийц его сестры и поинтересовавшись, собирается ли он опекать племянников. Поручик моему вопросу удивился, так что мне же пришлось и принести ему извинения за то, что невольно усомнился в его родственных чувствах. Впрочем, меня это вовсе не расстроило — с извинений от меня не убудет, а устроенная судьба детей того стоит.

Сам генерал напомнил о статье о национальной безопасности для «Военного вестника», отвертеться у меня никаких возможностей не оставалось, так что пришлось пообещать, что к концу мая сделаю.

Домой от генерала я пошёл пешком, наслаждаясь ярким солнечным денёчком и предаваясь размышлениям о человеческой хитрости на примерах Ташлиных, Данилевича, баронессы, да и себя самого тоже. Что ж, в который уже раз убеждаюсь, что хитрость хитрости рознь…

[1] См. роман «Семейные тайны»

Эпилог

Суд над Евгением Ташлиным, Маргаритой фон Альштетт и Эльзой Липпе стал главным событием весны в московской жизни. Поскольку участие моё в открытии воровства Ташлина не имело надлежащего оформления установленным порядком, то и давать показания мне не пришлось — их представляла Палата государева надзора. Правда, дело о воровстве быстро выделили в отдельное производство, так что после суда по обвинению в убийствах Ташлиной и Данилевича Ташлину предстояло сменить на скамье подсудимых общество баронессы и Эльзы на компанию Серова и Варчевского.

Не имея особого желания наблюдать суд лично, я тем не менее следил за его ходом по газетам. Для московской же публики суд стал увлекательным зрелищем и зала судебных заседаний была постоянно переполненной. Даже не могу сказать, что больше привлекало зрителей — неотразимость доводов обвинителя Чарцева, полемическое мастерство защитника Ливанова или восхитительная актёрская игра подсудимой фон Альштетт. Заключительные речи Чарцева и Ливанова, как и последнее слово баронессы, напечатали все московские газеты, и почти сразу подсуетился тот самый издатель Смирнов, коего рекомендовал мне князь Белозёрский, выпустив эти речи отдельной брошюрой, которую раскупили столь быстро, что пришлось допечатывать дополнительный тираж. Маргарита Фёдоровна, надо отдать ей должное, просто блистала, изображая смирение и раскаяние, а её просьба не вешать их с Ташлиным на одной виселице заставила публику чуть ли не рыдать от восторга.

Пришлось, однако же, признать, что ни старания защиты, ни игра баронессы даром не пропали — не меня одного приговор удивил своей неожиданной мягкостью. Ташлин и столь красиво порвавшая с ним любовница были лишены дворянства и осуждены на вечную каторгу, их имущество отходило в казну, Эльзу Липпе на пять лет отправили даже не на каторгу, а в исправительные работы. Ташлину, правда, ещё что-то достанется на суде по воровству в Палате государева двора, но к вечной каторге сколько лет ни прибавляй, её продолжительность от того не изменится.

Крамницу было выражено царское благоволение с записью в послужную ведомость, что при любом следующем поощрении и отсутствии до вынесения такового взысканий автоматически влекло за собой награждение орденом Михаила Архангела четвёртой степени. Таким же образом царь поощрил чинов Рижской губной стражи, участвовавших в деле с Артманом. Раненый стражник и