Хрен знат 2 - Александр Анатольевич Борисов

— Мы напишем такое письмо! — ещё круче «сказанул» я. — Спорим на шалабан?

— Давай! — согласился Витёк. — Ты мне как раз один должен. Если что, в роще. Значит, до завтра?

— Ыгы.

Про Витькину походку я говорил. Сегодня он превзошёл себя. Так лихо размахивал своими клешнями, будто отпугивал комаров. Дойдя до ворот, столь же стремительно вернулся назад:

— Слышь, Санёк, что мы такого напишем, что она обязательно будет ждать следующего письма?

— Напишем, что около школы положили асфальт. Кто из её подруг будут с тобой учиться в одном классе, а кто в параллельном. И дальше в том же ключе. Всё что ей интересно.

— Тю на тебя! — сплюнул Витёк. — С чего это ты взял что она будет читать разную ерунду?

— Это для тебя ерунда. А для неё нет. Если б нашёлся рядом с Наташкой такой человек, что писал бы тебе о ней такую же ерунду: с кем дружит, как учится, на какой парте сидит, ты стал бы читать?

— Спрашиваешь!

— А она тебе что, из другого теста?

Дал я короче ему конфет, проводил до ворот. Слишком уж тема неисчерпаема. О Наташке Городней он может разговаривать вечно. В пути Витёк трепыхался, пытался внести пару своих предложений в будущий текст письма. Но я сказал, как отрезал:

— Спорил на шалабан? Значит, будешь писать только то, что я тебе продиктую.

— Ну, ты прям министр какой! — засмеялся Чапа. — Мне тоже хотелось бы так. Буду умирать, попрошу, чтоб на моём памятнике написали: «Приём посетителей с восьми до двенадцати ноль-ноль».

Это не передать, как было страшно слышать такие шуточки от десятилетнего пацана! Всем тоже стало не по себе. Даже медсестра возмутилась:

— Чаплыгин, а ну прекрати! Тебе ещё жить да жить. И не таких на ноги ставили! Что за панические настроения?

Чапа дурашливо вскинул вверх обе руки:

— Я чё? — я ничё…

— Смотри мне! — медсестра захлопнула дверь, но тот час же заглянула обратно. — Мальчики, а ну угадайте, у кого сегодня день открытых дверей?

Под перекрёстными взглядами пацанов, под их сдержанные смешки, я выскочил на крыльцо.

— Фух, Сашка, — с чувством сказала бабушка Катя, — как же ты меня напугал! Мне Акимовна что-то из-за калитки талдычит, во двор не идёт, а у меня ватрушки в духовке, выварка на огне. Ещё и собака гавчить под ухом. Одно только и разобрала, что «Сашка в больнице», да «болен неизлечимо». Тут у меня и ум за разум зашёл. Думала, что-то с тобой.

— Да не, — успокоил я, — со мной ничего страшного. Просто желудок остановился. Если к вечеру температуры не будет, завтра уже выпишут.

— Поганое дело желудок, — возразила бабушка Катя, — очень поганое! Так просто не заведёшь.

— Знаю. Дедушка в белом халате на живот локтем давил. До сих пор больно.

— А как ты хотел? Вот только, с чего бы ему останавливаться? Сказала бы, из-за нервов, да откуда им взяться в таком возрасте?

— Доктор сказал, от зелёных яблок и слив.

— Тако-о-е! Все мальчишки едят и только здоровее становятся. Ладно, с этим потом разберёмся. Ты кого показать-то хотел?

— Да Сашка Чаплыгин из нашей палаты не ходит совсем, и насчёт своей смерти шутит. Сейчас попрошу пацанов, чтобы его на улицу вывели.

— Не надо. Сама посмотрю.

— Он там…

— Увижу.

— Туда же…

— Мне можно.

Вот такая она, Екатерина Пимовна, старший продавец в мясном магазине. Все её знают, везде она вхожа. До натуральной бабушки ей правда ещё года четыре. Это я её так по привычке зову. Бывает и так, что при ней срывается с языка. Она не обижается. Самой уже хочется внуков понянчить, да Лёха ещё учится в автодорожном, не до того.

К моему удивлению, Пимовна надолго не задержалась. Вышла буквально через пару минут. Сказала:

— Не вовремя я. Там телефон аж подпрыгивает. Из здравотдела звонят, из горисполкома. Главврач скоро приедет. Не иначе кто-то жалобу написал. Здесь скоро такое начнётся!

— На Чапу хоть посмотрели?

— Потом Сашка, потом. Дома поговорим…

Я со скамейки, на ноги, а она мимо меня, к воротам. Не сказать, чтобы ушла и вроде не убежала, а типа того что ретировалась. Я бы это назвал паническим отступлением, если б не знал, что бабушка Катя никогда и никого не боится.

После обеда меня вызвала за перегородку Надежда Андреевна — наш лечащий врач. Я её имя и отчество с утра ещё, в почетной грамоте подсмотрел. Вернее, не подсмотрел, а прочитал от первого до последнего слова:

«Райздравотдел и Райком профсоюза медицинских работников награждают зав. фл. Гудыма Надежду Андреевну за образцовое медицинское обслуживание трудящихся, в честь 45-й годовщины Великого Октября. Главный врач района Кнава Л. Л. Председатель РК профсоюза медработников Якушева Е. Ф.»

«Фл», как я понял, это наш филиал, мы с пацанами из нашей палаты — трудящиеся, а Кнава — та самая грозная тётка, которую испугалась бабушка Катя.

Настроение у меня самое благодушное — завтра на выписку. Впереди громадьё планов. Сижу, нянчу под мышкой градусник, рассматриваю почётную грамоту. Там и без текста было на что посмотреть. В центре и наверху чеканный силуэт дедушки Ленина в окружении красных знамён. Их по идее должно быть пятнадцать, по числу союзных республик. А как это нарисовать, чтоб соблюсти симметрию? Стал пересчитывать: слева семь и справа, получается, семь. Ни фига себе, думаю, что за идеологическая диверсия?

И тут Надежда Андреевна оторвалась от бумаг и стала задавать мне вопросы:

— Полных лет?

— Двенадцать.

— Кем тебе приходится Екатерина Пимовна?

— Никем. Просто соседка.

— Мама