Таких не берут в космонавты. Часть 1 - Андрей Анатольевич Федин

Я слушал Лёшины рассуждения о перспективах освоения космоса, рассматривал по пути похожие на бараки деревянные двухэтажные строения. Разглядывал серые стены из подгнивших досок, окна с деревянными ставнями, печные трубы на крышах. В окнах этих бараков горел свет: там всё ещё проживали люди.

— Я вон в том доме живу, — сказал Алексей.

Он рукой указал на видневшееся впереди мрачное серое строение, издали выглядевшее заброшенным. Мы подошли к тому дому ближе — я увидел свет в окнах, клубившийся над печными трубами дым, заметил сушившееся (или промерзавшее) на верёвках во дворе бельё. Услышал звонкие детские голоса.

— Мамы и бабушки ещё нет дома, — по одному только ему ведомым признакам определил Черепанов.

Он тут же пояснил:

— Сейчас четверг. Сегодня они придут с работы поздно. Нормально позанимаемся.

* * *

Дом, куда мы вошли, не выглядел безлюдным. Мы подошли к двери Лёшиной квартиры — едва ли не со всех сторон до нас доносились различные звуки: человеческие голоса, пиликанье скрипки, детский плач, скрип деревянных половиц. Черепанов открыл дверь, повёл меня по заставленному всевозможными вещами коридору. Мне показалось, что доски у меня под ногами слегка пружинили. Я отметил, что одни звуки в этом коридоре стали громче (стоны скрипки) — другие стихли или исчезли вовсе (детский плач). В коридоре пахло подгоревшим молоком, табачным дымом, нафталином и валерьяной.

Черепанов открыл ещё одну дверь, повернулся ко мне и сообщил:

— У нас аж две комнаты. Проходи.

Я не услышал в его голосе виноватых или жалобных интонаций — напротив: мне показалось, что Алексей похвастался.

Прихожая в квартире Черепанова раньше явно была частью одной из комнат. Её отделили от основной площади комнаты громоздким, чуть покосившимся платяным шкафом. Я вдохнул витавшие в квартире запахи: те же, что почувствовал в коридоре (разве что табачным дымом здесь пахло не так сильно, а запах валерьяны стал отчётливее). Снял обувь и вслед за Алексеем в четыре шага пересёк первую комнату (в углу которой заметил небольшую икону). Вошёл в комнату, выглядевшую чуть просторнее первой (тут не было прихожей). Отметил, что не обнаружил в комнатах дверь в кладовку или в уборную.

— Вот тут я живу, — сказал Алексей. — Вместе с мамой. А та, другая комната — бабушкина.

Черепанов поставил свой портфель на пол около заваленного книгами и тетрадями стола (не письменного — скорее, кухонного) уселся на кровать. Я замер посреди комнаты, окинул её взглядом. Подумал о том, что в комнате с Иришкой Лукиной я сейчас обитал, будто в номере люкс. Иришкина спальня была раза в полтора больше этой комнатушки. Мебели там тоже было больше: одних только письменных столов — две штуки. В комнате Черепанова я увидел пару металлических кроватей, тот самый (явно не письменный) стол, тумбу и громоздкий шкаф на раскорячившихся в стороны тонких чёрных ножках.

А ещё здесь на стенах было множество рисунков, выполненных карандашом. Львиная доля рисунков висела на стене между входом в комнату и окном. Тут преобладала тема космоса: ракеты, звездолёты, наряженные в скафандры покорители космоса (позировавшие на фоне инопланетных ландшафтов). Я увидел знакомый тетрадный лист, где Черепанов изобразил меня в образе «Непокорённого человека» с пионером на руках. Заметил я и портрет Юрия Гагарина — тот самый, скопированный из журнала «Огонёк». Увидел в углу над кроватью радостно улыбавшуюся с серой страницы Свету Клубничкину (в трёх разных вариантах).

Отметил, что над неписьменным столом собралась настоящая галерея из портретов. Они были разных размеров. Одни были выполнены на тетрадных страницах, другие — на серых листах бумаги. Обнаружил я там и ещё одно изображение Гагарина — на этот раз: в шлеме скафандра, где красовалась надпись «СССР». На этом рисунке я не увидел знаменитую улыбку Первого космонавта Земли — Юрий Алексеевич на нём казался задумчивым. Опознал я и молодую Валентину Терешкову. А вот имён прочих смотревших на меня со стены людей я не вспомнил. Хотя лица некоторых показались мне знакомыми. Я приблизился к ним на шаг.

— Узнаёшь? — спросил Черепанов.

Я покачал головой.

— Только Гагарина и Терешкову.

— Серьёзно? — удивился Алексей.

Он подошёл ко мне, указал на один из портретов рукой.

— Это Титов. А вот это Николаев. Вот Леонов. Комаров…

Лёша называл фамилии — я переводил взгляд с портрета на портрет. Видел молодые лица. Я прислушивался к фамилиям, которые называл мне Черепанов. Вспоминал, что все они упоминались в той самой книге, за перевод которой я получил премию Штреленера. В той книге я видел и фото всех этих космонавтов. Вот только там многие из них выглядели старше. Кроме Гагарина и Комарова. В моей памяти одна за другой всплывали истории, связанные с этими космонавтами. Не сомневался, что при желании озвучил бы сейчас Черепанову подробные биографии этих людей — Эмма бы их наверняка нашла в интернете.

— … Одиннадцать человек, — сказал Алексей. — Это все, кто уже побывал в космосе.

— Все, — подтвердил я. — Но кое-кого тут всё же не хватает.

Лёша нахмурил брови.

— Ты говоришь о том космонавте, — сказал он, — который, якобы, полетел до Гагарина и погиб? Ты тоже веришь в эти слухи? Я считаю, что всё это враньё. Не было никакого другого космонавта. Это всё выдумки. Я так думаю.

Я покачал головой.

Ответил:

— Нет. Я говорю не о погибшем космонавте. Да и погиб тот космонавт не в космосе. Валентин Васильевич Бондаренко погиб на Земле. При тренировке в сурдобарокамере. Случилось это двадцать третьего марта шестьдесят первого года. Незадолго до полёта Гагарина. В камере, где тренировался Бондаренко случился пожар. Считается, что причиной пожара стала досадная случайность. Не буду вдаваться в подробности. Валентин Бондаренко умер от полученных ожогов. Он так и не увидел полёт Гагарина. Это происшествие, разумеется, засекретили. Так что ты, Лёша, о нём не очень-то рассказывай.

Черепанов помотал головой.

— Нет, конечно, — сказал он. — Я… это… могила…

Алексей показательно прикрыл рот ладонью.

Я кивнул и сказал:

— Лёша, когда я говорил: в твоей коллекции портретов кое-кого не хватает, я подразумевал не Валентина Бондаренко. Изображение Бондаренко ты вряд ли сейчас увидишь в газетах. Я считаю, что в твоей картинной галерее не хватает портрета Главного конструктора.

Глава 15

— Главный конструктор, — сказал я, — это тот самый академик Сергей Павлович Королёв, чей некролог опубликовали шестнадцатого января в газетах. Помнишь его?