Трейдер. Деньги войны - Николай Соболев

— Господь весь мир создал за шесть дней, а вы шили один костюм вдвое дольше!

— Ой-вэй, молодой человек! Вы же видите этот костюм? А теперь посмотрите на этот мир! — и он сделал полукруг рукой, приглашая разделить с ним горечь по поводу несовершенства бытия.

На пароход мы едва не опоздали по глупейшей причине — никто из нас не помнил, от какого пирса должен отходить «Париж». На счастье, это знал таксист и высадил нас на нужном причале буквально под отвальный гудок, развернув машину юзом.

На борт запрыгнули, когда матросы уже убирали сходни.

— Черт, я забыл сорочки! — Панчо замер, раскрыв рот.

— Будешь ходить как шмаровозник, в пиджаке на голое тело, — гыгыкнул Ося, но тут же утешил товарища: — Не кипишуй, я видел, на пароходе есть где купить приличной рубашки!

Панчо облегченно плюхнулся в кресло под квадратным окном-иллюминатором и мы поплыли. Первым классом, двухместная и одноместная каюты, все по высшему разряду, даже в стенку стучать не надо — в каждой по телефону, как в привычных мне гостиницах.

После всей беготни и нервотрепки, мы отоспались, выползая из кают только чтобы поесть. Ресторан первого класса занимал три этажа — основной зал, галерею и световой фонарь, а меню предлагало любые изыски. Впрочем, большинство американцев высот французской кухни не оценили: бесстрастные официанты в белоснежных кителях подавали стейки с жареной картошкой, изредка оживляясь при заказе coq au vin или boeuf bourguignon.

Некоторые сидели за едой часами, некоторые чесали языки в салонах, мы же предпочитали библиотеку, спасаясь там от пустопорожней болтовни и от шансов разожраться и пустить прахом все старания лучшего в мире портного.

Сгонять-то вес негде, здесь пока не принято делать на лайнерах бассейны, корты и тренажерные залы, максимум, чем себя можно нагрузить — прогулками по открытой палубе. Только не в шортах и футболочке (это же неприлично!), а в костюме. В лучшем случае — в летнем полотняном и теннисных туфлях, но обязательно в шляпе, без головного убора обонять морской бриз не допускалось.

По вечерам измученная сухим законом американская публика как в последний раз отрывалась в барах, а затем выплясывала на танцполе. Чем мы и пользовались — девиц-флэпперов хватало, а наши две каюты давали изрядную свободу маневра. А когда Ося с Панчо закрутили с подружками из Филадельфии (блондинкой и брюнеткой, разумеется), у меня вообще оказались развязаны руки.

В Гавре девушки простились с нами без слез, буднично — подумаешь, партнером больше, партнером меньше, нравы свободные. Забавно, что через сорок лет эти же люди будут возмущаться поведением молодежи и «сексуальной революцией».

Таксисты и носильщики бодро обеспечили трансфер к спальному вагону «Гавр-Берлин», в который из-за давней боязни поездов я заходил с опаской. Париж решили пропустить, хватило одноименного корабля, и мы покатили на восток с некоторым отклонением от плана:

— Из Берлина заедем в Прагу.

— Чего вдруг, Джонни? — вытянул лицо Ося. — Нет, мне без разницы, но зачем?

— Есть там пара заводов, хочу присмотреться, — захлопнул я атлас железных дорог Европы.

На самом деле, я мечтал побывать в Праге еще в той жизни, а тут такой шанс! Но он едва не обошелся нам в парочку переломов, а то и месяц-другой в больнице…

— Der Angriff!* Der Angriff! Свежий номер! — кричал на всю привокзальную площадь светловолосый и голубоглазый мальчишка.

Его перекрикивал почти такой же паренек с пачкой газет в руке:

— Die Rote Fahne!* Покупайте Die Rote Fahne!

* Der Angriff — нацистская, Die Rote Fahne — коммунистическая газеты.

Публика, больше озабоченная тем, чтобы не опоздать на поезд или поскорее добраться домой с Хауптбанхоффа, текла мимо, редко-редко кто останавливался и хватал пахнущие типографской краской листы.

Пока носильщики возились с нашими чемоданами, пацаны заспорили и уже толкали друг друга.

— Ося, это они чего?

— Кажется, делят территорию, — Ося знал идиш и потому немножко понимал немецкий.

В свару вступило несколько ребят постарше, затем появились решительные молодые люди, а за ними набежали взрослые в гимнастерках.

— Надо быстро валить, сейчас будет драка, — подхватил я саквояж, но опоздал.

Мордобой начался сразу и везде, словно сквозь людей пропустили ток — лица перекосило, замелькали кулаки. В стороны опрометью бросились случайные прохожие, но не всем повезло — когда на тебя бежит человек, некогда разбираться, атакует он или удирает, бей!

Полицейские дули в свистки и выхватывали дубинки, а драка вокруг нас втягивала все новых и новых людей, всей разницы, что с одной стороны коричневые гимнастерки заправлены в штаны, а с другой зеленые навыпуск. Но большинство кто в лес, кто по дрова — куртки, гимнастерки, рубахи, обмотки, даже в баварских шортах было несколько человек.

Мелькали повязки, фуражки и каскетки, глухо впечатывались в морды и печенки кулаки.

— А-а-а! — из свалки выпал парень, держась за рассеченное лицо, сквозь пальцы сочилась кровь.

Он сделал шаг, его толкнули, споткнулся, толкнули еще раз, упал под ноги, и я видел, как на него наступили, а потом двое, мутузивших друг друга, запнулись и рухнули на него сверху всей тяжестью. Парень хекнул и как-то подозрительно обмяк.

— Walther getotet! — заорал рослый мужик со шрамом и выхватил кастет.

Мы втроем старались держаться спина к спине и пробивались к зданию вокзала, навстречу шеренге работающих дубинками полицейских, когда мне прилетело в ухо. Панчо резко отмахнул, туда же развернулся Ося и вломил наседавшему…

— Judisches Schnauze!

Будто керосина плеснули в огонь — все коричневое кубло взревело и повалило в нашу сторону. Зеленые волей-неволей встали за нас, а полиция, которой становилось все больше, лупила всех без разбору, досталось и нам, пока пробирались в вокзал…

— Что-то мне не нравится здешний режим, — Ося прикладывал к ссадине платок.

Панчо озабоченно щупал фингал под глазом, глядя в зеркало выкупленного целиком сидячего купе. Я отделался шишкой на затылке и гудящим ухом. Ну и порванными брюками. А вот с трофеями было худо, если не считать значка, подобранного уже в самом конце мордобоя — медный кружок с изображением сжатого кулака, прямо с куском зеленой ткани.

— Что написано, разберешь? — я передал добычу Осе.

— Roten… front… kampfer… bund.

— Это я и сам прочитал, что значит-то?

— Ну, roten это красный, bund это союз, front сам знаешь… а вот kampfer не соображу…

И не надо, сам допер — Союз красных фронтовиков,