Техника игры в блинчики - И. А. Намор

«¡No pasarán! my lord, твою же мать…»

Из пробитого картера масло уже не текло, ибо дыра не уступала по размерам самому картеру, а меж передних колес торчал кусок то ли трубы, то ли еще какой железной хрени, насмерть вставшей на пути автомобиля.

«Н-да…»

Несколько раз глубоко вдохнув и резко выдохнув, Степан решительно поднялся с воняющей креозотом колоды и зашагал к полю, раскинувшемуся за развалинами станции.

* * *

Кто сказал, что полет на антикварном биплане романтичен? Этого бы романтика по плечи засунуть в узкий, щелястый фанерный ящик и протащить со скоростью не самого быстрого автомобиля в сотне футов над землей.

Матвеев почти не открывал глаза с того момента, как, скрипя сочленениями и хлопая отстающей полотняной обшивкой, изрядно пожеванный и выплюнутый жизнью «Мотылек»[33] оторвался от выгоревшего поля в Арапилесе. Хорошо еще, что почти не было ветра, иначе…

«Иначе меня стошнило бы прямо сейчас…»

А так – без ветра – его лишь укачивало. Но зато как укачивало!

Жесткая чашка сиденья, слишком тугие привязные ремни – удивительно, но Степана раздражало буквально все, и особенно – какие-то мелкие детали, врезающиеся в тело при малейшей попытке изменить позу или просто повернуться. Для радости от поистине чудесного и своевременного спасения места в его сознании уже не оставалось. Только усталость и раздражение. Раздражение на эту сумасшедшую страну; на обезумевших от крови и вседозволенности людей, ее населяющих; на чертову этажерку, трясущуюся в воздухе, как телега на ухабах деревенского проселка. И в итоге – на себя самого…

«Оправдание экстремальностью ситуации, как говорится – мимо кассы…»

Может, и существовал какой-то другой выход, стоило всего лишь подождать. День-два, и отъезд из Пелабраво стал бы вполне легальным, без этих джеймсбондовских эскапад. Какому испанцу в голову придет искать британского агента в штабе советского экспедиционного корпуса? Это с одной стороны. С другой – кто знает, не был ли отправлен запрос в Мадрид, тамошней советской агентуре? И тогда могли возникнуть интересные вопросы. Например, с какого, мол, перепуга некий журналист буржуазной газеты полез в самое пекло, да еще в такой сомнительной компании?

Так что, может статься, не было у него этих двух дней на поиск адекватного и безболезненного для всех выхода из ситуации. И все, что случилось – сложилось очень удачно и вовремя.

«Удачно? – Матвеев хмыкнул, покачав головой. Но тут же ударился обо что-то затылком и зашипел от боли. Кожаный шлем, выданный пилотом, слабо смягчил удар. – Везение мое все больше напоминает поговорку про покойника. Я окончательно расшифровал себя, оглушив и выбросив на сельской дороге самого товарища Кольцова, что в свете утечки данных о сети сэра Энтони в Испании обернется для меня как минимум „волчьим билетом“ в журналистике.

Или нет? Предавать огласке эту историю вряд ли будут… Ни Михаил Ефимович, ни местные особисты и разведчики не такие уж идиоты… По крайней мере, таковыми не кажутся. Если только меня не захотят сделать разменной фигурой в очередной антибританской пропагандистской кампании».

«Не льсти себе, Степа, подойди поближе!» – фиксация на собственной персоне – это Матвеев знал определенно – первый признак неконструктивности мышления, неправильного выбора точки отсчета для анализа ситуации.

Все равно, встать на место советских товарищей ему было не суждено. Так что думай за них, не думай, – это будут мысли профессора математики… пусть и подкрепленные гринвудовскими знаниями.

К ровному стрекоту мотора и свисту ветра в проволоке растяжек, поддерживающих хрупкую на вид полотняно-фанерную конструкцию, добавился новый звук – дробное, поначалу медленное, а вскоре участившееся постукивание по металлу.

Степан открыл глаза. Даже сквозь изрядно поцарапанные стекла очков-консервов и сгустившиеся сумерки хорошо было видно, как самолет влетает в темную полосу дождя, глухо забарабанившего крупными каплями по обшивке крыльев и фюзеляжа, и звонко по металлу топливного бака, – где-то там, в верхнем крыле, почти над самой головой Матвеева.

«Блин, вот же засада! Это, получается, случись что – весь бензин мой? И гореть мне как спичке на ветру… Брр-р!» – Степан поморщился от неприятной мысли, в этот момент пилот обернулся и энергичными жестами показал, что придется снижаться, хотя куда уж ниже – они и так почти «стригли» верхушки редких деревьев!

«А может быть, он собирается приземляться?»

Летчик, – имени его Матвеев так и не запомнил, хотя сам факт представления их друг другу в памяти присутствовал, – несколько раз махнул в сторону редкой россыпи огней на земле и что-то прокричал.

…Сьюдад-Родриго… посадка… ждут…

«Ну, садимся, так садимся, – подумал Степан, жестами дав понять пилоту, что услышал его. – Все одно лучше, чем лететь в дождь на этой кофемолке… К тому же ночь на носу, а стать участником ночного переле та в такую погоду, честно говоря, не тянет».

Постепенно над линией горизонта проявились силуэты зданий, крепостных башен, высокой городской стены – явно средневековой, шпили и купола соборов и церквей, – неярко, но все же освещенные. Все это так выпадало из ощущения настоящего, что казалось, будто перелет поглотил не только километры пространства, но и несколько веков времени.

«Удивительно, всего в сотне километров отсюда идет война, а здесь даже светомаскировки нет… Обычная испанская беспечность или уверенность, что уж гражданские объекты республиканцы бомбить точно не будут? Черт его знает!»

Матвеев смотрел на открывшуюся перед ним панораму во все глаза и не заметил, как горизонтальный полет перешел в плавное снижение. И вот уже колеса коснулись земли маленького аэродрома на окраине Сьюдад-Родриго. Подпрыгнув несколько раз на невидимых в сумерках кочках, биплан покатился по полю, в сторону нескольких невысоких построек, рядом с которыми стояли два больших легковых автомобиля.

Чихнув напоследок, мотор заглох, лопасти пропеллера, замедляя вращение, остановились, и к «комитету по встрече» «Мотылек» подкатился почти в полной тишине. Дождь уже прекратился, о нем напоминали только капли на редких островках травы и потемневшая земля летного поля.

Путаясь в привязных ремнях, Матвеев все-таки одолел не желавшие расстегиваться хитрые пряжки и попытался выбраться из тесной задней кабины. Первая попытка, так же как и вторая, оказались неудачными. Затекшее от сидения в неудобной позе тело не слушалось, ноги и руки дрожали, странная, необъяснимая слабость навалилась на Степана. Он смог лишь вяло помахать подбежавшим к самолету встречающим и, стесняясь собственной беспомощности, жалобным голосом попросить:

– Господа, не будете ли вы так любезны и не поможете ли выбраться из этого летающего механизма? Похоже,