Фантастика 2025-101 - Михаил Иванович Казьмин

что вполне узнаваемый портрет родился прямо на его глазах. Выбирал Смирнов дольше, чем Оленька рисовала, остановившись, наконец, на одном. Бог знает, по какой такой причине он выбрал именно его.

— Сколько за него хотите, Ольга Андреевна? — спросил он.

— Рубль! — выпалила Оленька.

— Подписать не забудьте, пожалуйста, — напомнил Смирнов, вынимая из кармана кожаное портмоне, не так давно вошедшую в моду помесь кошелька и бумажника.

Оленька старательно вывела внизу рисунка свою фамилию и, не забыв на сей раз о словах благодарности, приняла от издателя новенький серебряный рубль. Первый в её жизни свой собственный рубль, самостоятельно заработанный.

Отпускать Оленьку на обсуждение наших с ней гонораров матушка поначалу не хотела — мол, рано ей ещё о денежных делах говорить. Пришлось надавить на то, что не следует лишать нашу юную художницу удовольствия впервые в жизни собственной рукой подписать договор с заказчиком. Ну да, слово «художник» тут не особо в ходу и если употребляется, то обычно в широком значении «человек искусства», но не «изографиней» же мне сестрицу обзывать? Кстати, серебряный рубль, честно заработанный Оленькой у Смирнова, матушка забрала, чтобы сохранить его на память и вручить моей названой сестрице, когда той шестнадцать исполнится, а взамен выдала ей рубль мелочью, каковая, как я подозревал, вскорости и была потрачена на сладости.

— Что же, Алексей Филиппович, в коммерческом успехе книги я целиком и полностью уверен, — сразу после положенных приветствий перешёл к делу Смирнов на второй нашей встрече. — Честно говоря, даже в какой-то мере вам завидую, я бы не то что написать так, и додуматься до такого не смог! Даже ума не приложу, как вы всё это выдумали! — и вновь, как и в прошлый раз, я получил от издателя этакий пристальный взгляд, наполненный всяческими подозрениями. Знать бы ещё, в чём именно… — Поэтому готов предложить вам по одному рублю и семидесяти пяти копеек за строку рукописи, — продолжал Смирнов, — то есть по высшей в моём издательстве ставке. Всего в вашей рукописи, — он глянул на лежавший на столе бумажный листок, исписанный цифрами, — две тысячи двести тридцать две строки, что даёт три тысячи девятьсот шесть рублей вашего гонорара. Если вы, Алексей Филиппович, согласитесь принять тридцать процентов суммы авансом и получить остальные семьдесят процентов в течение полугода после выхода книги из печати, я готов повысить сумму до четырёх тысяч двухсот рублей. Выйдет книга в начале февраля месяца будущего года.

Так, значит, февраль да ещё полгода — это у нас август. Не самое удобное время… Так-то эти четыре двести с той тысячей, что будет выплачена за рассказы, как раз бы и позволили мне решить вопрос с новым домом, не трогая остальных моих доходов, которые я собирался вложить в «Русский артефакт», но вот если в конце лета начать чисто косметические работы внутри дома очень даже можно, то с работами более серьёзными, связанными с перепланировкой и пристройкой новых помещений, придётся ждать до будущего апреля. То есть закрыть жилищный вопрос я смогу лишь к осени года от Рождества Христова одна тысяча восемьсот двадцать восьмого, при том, что сейчас у нас пока ещё не закончился двадцать шестой. Нет, меня такой расклад никак не устраивал, и после недолгого торга я согласился на четыре тысячи рублей ровно, а Иван Фёдорович принял на себя обязательство полностью рассчитаться со мной не за полгода, а за три месяца. Другое дело — начинать работы в мае самое то, что надо, а уж двести-то рублей я всяко найду. Правда, пришлось и мне пообещать Смирнову, что рукопись продолжения «Волшебника Изумрудного города» я представлю ему до весны. Но ничего, справлюсь.

После этого взялись за гонорар Оленьки. Как объяснил Смирнов, изографам он платит от одиннадцати до двадцати пяти рублей за рисунок, а больше не может, потому как основные затраты на подготовку рисунков к печати уходят на выплаты гравёрам. Поскольку доход от книги ожидается немалым, Иван Фёдорович предложил Ольге Андреевне ставку в двадцать рублей, а известие о том, что в книге будут напечатаны все двадцать шесть представленных моей сестрицей рисунков, помогло нам с ней это предложение принять и таким образом гонорар Оленьки составил пятьсот двадцать рублей, и при нынешней средней ставке процента по вкладам примерно в четыре процента Оленька на своё шестнадцатилетие получит примерно шестьсот рубликов. Неплохая такая прибавка к будущему приданому, очень неплохая. А ведь я собираюсь издать у Смирнова ещё как минимум три книги, и кто, как вы думаете, будет их иллюстрировать? Ну а что, выдать Оленьку замуж за какого-нибудь купца мы уже никак не сможем, для царевниной названой сестры такой брак невместен, и подходящую партию придётся искать среди московского дворянства, потому как отягощать себя родством с меньшими боярскими родами нам тоже ни к чему. А раз так, то и приданое у Ольги Андреевны должно быть солидным…

Все эти дела, безусловно, важные как для меня самого, так и для нашей семьи и для всего рода, не заставили, однако, меня забыть о розыске по отравлению отставного палатного советника Гурова, и разобравшись с семейно-денежными вопросами, я отправился в Елоховскую губную управу. Чем, интересно, порадует меня Борис Григорьевич?

Глава 19. Все и всё против одной

— Всего в Москве отыскалось сорок семь Ладниковых мужского пола, — в голосе Шаболдина чувствовалась вполне оправданная гордость за проделанную работу, — но вашим, Алексей Филиппович, условиям отвечает из них только один. Харитон Еремеев Ладников, сорока трёх лет от роду, православного вероисповедания, мещанин, четырнадцать лет назад унаследовал от отца кондитерскую лавку в Карманицком переулке, нумер третий. Как раз напротив дома отставного подполковника Кирилла Сергеевича Павельева, дочь коего Ольга вышла замуж за Фёдора Захаровича Гурова.

— Опять, значит, Ольга Кирилловна, — вырвалось у меня.

— Опять она, — подтвердил пристав.

М-да, мысль о том, что в деле слишком много стало Ольги Гуровой, в мою голову уже приходила, и в очередной раз пришлось убедиться, что не зря. Но что-то ничего Борис Григорьевич не сказал о поисках продавцов и покупателей зелий и снадобий… Что ж, я и сам могу спросить, от меня не убудет.

— Тут пока что ничего, — помрачнел Шаболдин. — Впрочем, не всех ещё удалось отыскать и допросить. Быть на виду людишки эти, как вы понимаете, не любят.

Не любят, да, тут пристав опять прав. Если и мне оно