Месяц светит по просьбе сердца моего - Пим Вантэчават

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Раз, два, три, как всегда.

Они слышат стук собственных сердец. Бум, бум, бум.

Наступает тишина, но не полная. Не полная.

Кажется, что прошло несколько дней. Он говорит:

― Открой глаза.

По его тону она понимает: они все там же. И когда она открывает глаза и смотрит на него, то видит, что в его глазах блестят слезы.

В пятницу Томми просыпается первым. Уже три часа дня, и, когда он валится на диван, разбитый после сна, солнце уже клонится к закату.

На мгновение кажется, что он сейчас потянется за пультом и джойстиком. Но потом он отказывается от этой мысли, проводит рукой по волосам и прислоняется головой к холодной кирпичной стене. Несколько минут он так и сидит, уставившись в потолок. На пустой камин. На тикающие часы. На изображенного матерью оленя, морда которого скрыта из виду.

Потом к нему подходит Ева с остатками лапши, разложенными по двум мискам, и двумя парами палочек. Он двигается, освобождая для нее место, и они сидят лицом друг к другу, привалившись спинами к подлокотникам, почти соприкасаясь пальцами ног.

В руках у них покоятся теплые миски с лапшой, приправленной молотым перцем чили и кориандром.

У нее красные глаза.

― Пора позвонить аме, ― говорит она.

И на сей раз он кивает.

Никто не устраивает похорон. (Нет смысла.)

Всем говорят, что произошла автокатастрофа. (Так легче, да и проще объяснять тем, кто не знает.)

В доме появляются юристы в дорогих костюмах. (Ама разговаривает с ними в гостиной.)

Футбольный тренер Томми приходит его проведать. (Он не возвращается к тренировкам.)

Коллеги отца по университету присылают цветы и открытку. (Ева ставит цветы в вазу, но забывает налить воды.)

Ама идет в школу, чтобы поговорить с учителями. («Мы будем ждать столько, сколько потребуется», ― то и дело слышат они.)

Ама идет в магазин, и холодильник снова забит едой. (Но теперь у нее немного другой вкус.)

В кабинете отца тут же наводят порядок: бумаги аккуратно разложены по конвертам и небольшим картонным коробкам, а коллекция виниловых пластинок переезжает на чердак. (Но студия их матери ― картины, кисточки, краски и электрические гирлянды, украшающие подоконники, ― остается нетронутой.)

Никто не произносит слово «умерли». (Они просто «не здесь».)

Ама говорит: «Я потеряла дочь и зятя из-за какой-то глупости».

Ама говорит: «Не могу поверить, что мне об этом не рассказывали».

Ама говорит: «Не могу поверить, что вы все мне врали».

Ама говорит: «Не могу поверить, что это правда».

Ама говорит: «Не могу поверить, что это правда».

Ама говорит: «Не могу поверить, что это правда».

Ама говорит: «Это больше не повторится».

Ама переезжает к ним во вторник. Ее дом в Примроуз-Хилл, где выросла Лили, сдается. Она занимает спальню Джошуа и Лили. На стенах появляются черно-белые фотографии ее близких, которых уже нет в живых: ее матери Мэри и мужа Генри. Всякий раз, когда дети поднимаются по лестнице, на них смотрит маленькая Лили с двумя косичками.

Ама развешивает по дому картины, которые ее муж покупал на аукционах, чтобы производить впечатление на белых коллег-юристов, когда те приходили в гости, ― изображения гор и озер, выполненные китайскими кистями; Еву восхищает, как изящно прорисована каждая черточка. Края рамы украшены китайскими иероглифами.

― Что они означают? ― спрашивает Ева.

Ама цокает языком.

― Мы с дедушкой этого так и не узнали, ― говорит она.

Ама передвигает диван на новое место.

Китайский календарь, который их отец повесил на кухне, теперь висит в гостиной.

Она перевозит в дом свое кресло и ставит его у окна, где раньше стоял книжный шкаф матери.

Она заставляет их вставать не позже десяти.

После стирки она складывает их одежду на кухонном столе, а не разносит по комнатам.

Она не плачет.

Ева думает: как можно не плакать, только что потеряв дочь?

Как можно не выть и не рвать на себе волосы в исступлении?

Разве не это нам всем положено делать?

Она не знает.

Но ама готовит им каждый день без остановки.

Ама говорит: «Если что, я всегда рядом, но теперь все будет совсем иначе».

Ама говорит: «Это большое несчастье, но бывает и хуже».

Ама говорит: «Оглянитесь вокруг. Вы все равно хорошо живете».

Ама говорит: «Нельзя целыми днями сидеть в четырех стенах».

Ама говорит: «Нельзя целыми днями ни с кем не общаться».

Ама говорит: «Со временем станет легче».

Ама говорит: «Вы привыкнете и научитесь с этим жить».

Ама говорит: «Вы привыкнете с этим жить».

Ама говорит: «Вы привыкнете».

Ама говорит: «Все мы привыкнем».

Проходит четыре недели, три дня и бесчисленное множество минут.

Час ночи, за окном монотонно стучит дождь.

Томми не задергивает шторы на ночь, и в свете луны и фонарей на стене пляшут странные тени:

Медведь, говорит Ева, лось, дельфин, рыцарь с щитом в форме сердца. Башня, говорит Томми.

― Хочешь поспать здесь? ― спрашивает он.

― Я ненадолго, ― отвечает сестра. ― Если ты не против.

― Не против.

Он оборачивается как раз в тот момент, когда она отирает глаза тыльной стороной ладони.

― Ты плачешь? ― спрашивает он.

― Нет. Просто злюсь. Как думаешь, они вернутся? Когда-нибудь?

Он пристально вглядывается в движущиеся тени.

― Не знаю.

― Огнедышащий дракон, ― говорит она. ― Аллигатор с отрубленным хвостом, роза, спящий кенгуру.

― Нос, ― говорит он. ― Пятно от воды из стакана, опрокинутого на скатерть.

И пусть этот жест кажется немного детским, она сжимает его руку, лежащую на одеяле.

― Не верится, ― говорит она, ― что скоро Рождество.

Джошуа

1977

Даже через много лет, став взрослым человеком с определенным статусом и положением, Джошуа Ван все равно видел во сне город-крепость Коулун и дорогу, по которой в детстве ходил каждую субботу из ресторана родителей, расположенного на цокольном этаже здания с выходом прямо на улицы Гонконга, к квартире, принадлежавшей его бабушке по отцу, Фан.

Он почти ничего не помнил о доме своего детства. Ни как дождь стучал по цинковым кровлям, ни где стояло любимое кресло матери в тесной гостиной. Но дорогу ― помнил.

На выходе из ресторана ― налево, по улочке, где мелкие работники офисов и строек сидели на пластиковых стульях, орудуя палочками для еды и перекрикивая