Осень семнадцатого - Василий Павлович Щепетнёв

Они слушали, затаив дыхание. Рихтер даже перестал перебирать пальцами край своего портфеля.

— Всё начинается здесь, — я указал на середину стола, — с микрофона. Наподобие телефонного, но только гораздо лучше, чувствительнее. Такого микрофона, который способен уловить и передать все оттенки голоса певца, все ноты скрипки, весь грохот военного оркестра. Микрофон этот преобразует звук в электромагнитные колебания. Но колебания эти слабы, идти прямо к абонентам им не под силу. Они идут сюда. — Я отмерил на столе пол-аршина от воображаемого микрофона. — В усилитель.

— Усилитель? — переспросил профессор, и в его глазах мелькнула искорка одобрения. Он знал, куда я веду.

— Именно так, профессор. Я читал в техническом обозрении, что электрические колебания можно многократно усилить, используя изобретение господина Фореста — специальную электрическую лампу под названием «аудион», или «триод». Она действует как клапан, управляющий мощным потоком.

Господа снова переглянулись. На этот раз в их взгляде читалось изумление. Цесаревич, а такие слова знает!

— Возможно, одной лампы-триода и не хватит, — продолжал я, уже войдя во вкус, — но я уверен, наука найдёт способ, как достичь требуемой силы. Например, можно поставить предварительный, малый усилитель, который будет передавать уже подготовленный сигнал усилителям побольше — усилителям обслуживания. А уже от них сигнал пойдёт непосредственно по проводам к абонентам. В самые обычные дома и квартиры.

Я встал и прошелся по кабинету, глядя на пейзажи Левитана, числом четыре, размещённые на стенах. Чтобы я не забывал: Петербург Петербургом, но есть у нас и «Деревня».

Я и не забывал.

— Сигнал этот должен быть настолько мощным, чтобы его было слышно не только в телефонную трубку, прижатую к уху, но и на расстоянии в несколько саженей. Для этого электрические колебания должны преобразовываться обратно в звук — не абы как, а громко и чётко. Специальным устройством — репродуктором-громкоговорителем. Наподобие того, что демонстрировал в свое время господин Лодж.

Я обернулся к ним. В голове у меня стояла картина, такая ясная, что я сам ей проникся.

— Тогда семья вечером, собравшись вокруг аппарата, словно вокруг костра в степи, сможет вместе прослушать чтение рассказов господина Чехова в исполнении лучших артистов, или оперу из Большого театра, или лекцию вашу, Михаил Андреевич, о тайнах электричества.

В кабинете наступила тишина, нарушаемая лишь тихим ходом напольных часов.

— Очень… Очень интересно, ваше высочество, — произнес наконец, профессор, и в его голосе звучало неподдельное уважение. — Очень.

Второй, инженер Рихтер, спохватившись, молчал. Чин невысок, титулярный советник, можно и помолчать, когда говорят старшие. Но по его лицу было видно, что молчание это — обдуманное и глубокое, полное готовности броситься исполнять этот, ещё вчера казавшийся фантастическим, замысел.

— И вот что ещё мне пришло в голову только сейчас, — воскликнул я, вскакивая со стула и принимая вид Архимеда, только что поднявшегося из ванны. — Если поставить третий, самый последний усилитель, прямо у абонента, в его ящике, в цепи перед репродуктором, то можно сделать звук настолько громким и чистым, что слышно будет не только в горнице, а в самых больших аудиториях, в гимназиях, в кондитерских, даже на городских площадях! Представьте: с балкона городской думы транслируют чтение по ролям гоголевского «Ревизора», каково?

— Позвольте сказать откровенно, ваше высочество, — произнес наконец профессор с тем достоинством, которое присуще настоящим ученым, не раболепным, но уважительным. — Ваша идея, изложенная в рассказе и дополненная сейчас, более чем занимательна! Она есть план, который необходимо воплотить в жизнь. Но существует ли на сегодня технический способ претворить её в действительность? Не на бумаге, а в металле и проводах?

Я снова сел, сделав вид, что обдумываю вопрос, хотя ответ у меня уже был готов. Следовало соблюсти правила игры — юный мечтатель, слегка увлекающийся техникой, а не расчетливый стратег.

— Идея-то у меня самая обыкновенная, — напустил я скромный вид, разглядывая узор на столешнице. — Помню, когда мне было пять или шесть лет, дражайшие родители мои слушали оперу из Мариинского театра, которую передавали специально для них в Александровский дворец, по телефону. Суть моего рассказа, то есть рассказа барона, не в том, чтобы открыть нечто совершенно новое, а в том, чтобы сделать подобное чудо доступным для всех. Не для избранных, а для всех! Для студента, для врача, для учительницы, для мастерового. А для этого, — я посмотрел на них пристально, — следует предельно удешевить аппаратуру. В этом весь фокус! Если таких устройств будет изготовлено штук пятьдесят — для богатых домов и учреждений — то это будет баснословно дорого. Если же наладить производство на пятьдесят тысяч аппаратов — то себестоимость каждого упадет в разы! Это же закон рынка.

— Теоретически — да, — кивнул Шателен. — Но кто возьмется за это грандиозное дело? Кто рискнет капиталом?

— А кто прокладывает по всей империи телефонные линии? Кто строит электростанции и трамвайные сети? Кто ежедневно печатает миллионы газетных экземпляров? — парировал я. — Люди. Предприимчивые люди. Народ наш не оскудел талантами и смекалкой, я в этом уверен. Не сегодня, так завтра найдутся ученые, изобретатели, инженеры, предприниматели — и осуществят эту идею. Обязательно осуществят.

Профессор Шателен обменялся с инженером Рихтером долгим, многозначительным взглядом, будто проверяя, готов ли его спутник к решительному шагу. Затем он обернулся ко мне, и его лицо озарилось торжественной, почти что клятвенной улыбкой.

— Могу вас заверить, ваше высочество, что такие люди уже нашлись. Мы — я и господин Рихтер — как раз и есть те самые инженеры. Мы уже разработали подробнейшую техническую и, отчасти, экономическую сторону этой идеи. Чертежи, схемы, сметы… Не скроем, что решительным толчком послужил именно ваш рассказ.

— Рассказ барона, — мягко, но настойчиво поправил я.

— Разумеется, господина барона, — без тени смущения согласился Шателен. — Его фантазия придала нам смелости.

— Что ж, господа, — сказал я, вновь становясь важным мальчиком. — Это дело полезное для державы. Такое, за которое стоит браться.

— Но, как и в любом большом деле, есть проблемы, — продолжил профессор, и его лицо снова стало озабоченным. — И не технические.

— Как не быть, — вздохнул я. — Гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Какие же овраги возникли на вашем пути?

— Бюрократические, ваше высочество, — горько усмехнулся